Лошадиные истории. Про Учителя

Алексей Федорчук
Из цикла Это было в горах Киргизщины
Октябрь 27, 2012

Давеча на Джуйке @NoName00 меня устыдила — мол, давно обещался продолжить про лошадиные истории, а сачкую. Мучимый совестью, попробую исправиться. И расскажу про коня, которого звали Учителем.

Как я уже говорил в самой первой истории, именем своим этот конь был обязан тому, что некогда, ещё задолго до меня, его купили у учителя-киргиза. Так ли это было, нет ли — знают только ветераны Партии (не коммунистической, а Текеликской, поисково-ревизионной).

Во всяком случае, до того, как он попал в нашу партию, жизнь у Учителя была, видимо, весьма насыщенной событиями. Что отразилось на его характере. Основной чертой которого была ненависть ко всему, имевшему отношение к титульной нации. Он с большой неприязнью относился к чабанам-киргизам, очень не любил баранов — что, впрочем, не мешало ему выгребать из помойки и грызть бараньи кости. Не как собака, конечно, не сгрызал их целиком — но обгладывал все остатки мягких тканей, включая сухожилия, как препарировал для музея. Трубчатые даже разбивал и ел костный мозг — если таковой оставался после нас (выше четырёх тысяч метров жрать хочется всё время, и мы по части облгадывания костей не очень уступали отарным псам).

Но по настоящему зоологическую ненависть Учитель испытывал как раз к этим самым отарным псам — а участки нашей партии располагались аккурат между двумя основными тогда перевалами, по которым гоняли отары на летовку с Ферганской долины в Алайскую, Алауддином и Караказыком. Так что эту лошадиную историю надо начать с собак.

Собак в партии у нас было две. первая — пёс начальника, Павла Вольфовича Зайда. Был он (пёс, не начальник) боксёр, очень похожий внешне на того, которого жена инженера Брунса попросила проводить отца Фёдора (см. гайдаевскую фильму Двенадцать стульев, 1971-го года розливу). Звали его Кеша или, уважительно Иноккентий. Впрочем, в отсутствие начальника подчас добавляли и отчество — Иннокентий Палыч. Потом он погиб страшной смертью, какой не пожелаешь и собаке классового врага, не то что любимого начальника — но об этом в другой раз.

А второй псин был самым настоящим алабаем в киргизском варианте этой породы. Он прибежал к нам из такой вот проходящей мимо отары, щенком нескольких месяцев — сдёрнул от хозяев сразу после процедуры обрезания ушей и хвоста (не помню уже, в каком возрасте положено это делать). И причины у него к тому были: операцию производили, видим, после принятия должной порции кумыса с араком и портвейном. Хвост ещё куда ни шло, а уши были обрезаны просто страшно, такие сплошные рваные раны. Которые, естественно, загноились — мы уж думали, что не жилец собакин, вся голова была сплошным воспалением.

Но — выходили. Да и в горах, как известно, вся грязь стерильна. И так и остался пёс у нас в партии. Прозвали его поначалу Бэком, по мотивам Джека Лондона. Но быстро переиначили его в Бека — типа в соответствие с местным колоритом. Буквально через месяц вымахал он в здоровенную собачину чёрного цвета и очень устрашающего вида — прям хоть на главную роль в Собаку Баскервиллей предлагай. Но нраву был очень мирного в отношении наших. А вот отарных собак весьма не любил. Те, впрочем отвечали ему более чем взаимностью — относились к нему как к изменнику родине, иного сравнения просто на ум не приходит.

С Иноккентий же Палычем они крепко подружились, никаких меряний детородными органами и борьбы за гегемонию, ну просто настоящая мужская дружба. В паре сурков мышковали. Разумеется, почти всегда безуспешно — даже в паре собакам отловить сурка практически не реально. Так что для удовлетворения их охотничьих инстинктов мы этих сурков стреляли из казённого нагана, обдирали, варили и им скармливали.

Бек, разумеется, схарчил бы сурка и сырым, вместе со шкурой. Но аристократу Иноккентий Палычу, с астрономическим количеством предков в родословной, такая пища не приличествовала.

В партии у нас дармоедов и бездельников не водилось — ни среди лошадей, ни среди собак, ни даже среди людей. О производственной функции Кеши я расскажу в другой раз. А Бек ходил в геологические маршруты. насколько я помню, всегда увязывался за мной — если я выезжал на лошади. Если пешком выходил — не шёл, искал себе верхового сопровождающего.

Потому как собакин был очень умный и понимал: если пешком — значит, лазать по скалам. А собака на скальной стене — это просто стихийное бедствие, особенно такая — которая весит побольше меня, и на руках её не стащишь оттель, откуда забралась, а слезть не может.

Бек это сразу просёк и понял: верхом — значит, не высоко, на шлихи или на канавы, там по скалам лазать не надо. А вот нарваться на отарных собак с их баранами и чабанами — можно запросто, и он должен нас от них защитить. Что он обычно и проделывал — виду роста и вида просто своим присутствием.

Но однажды случилось так, что возвращались мы с маршрута втроём — Учитель (это я опять о лошадях), Бек и ваш покорный слуга. И встретились с отарой голов на… не знаю сколько, тот самый случай, когда русские количественные оценки до х…я и даже до е…ни матери утрачивают физический смысл. Соответственно, и собак при отаре было больше, чем… эээ… много. А, как я уже говорил, к Беку отарные собаки относились прямо как постсоветские псевдо-историки к дефектнутому шпиону Резуну-Суворову.

И вот эта огромная свора бросается на нашего Бека и загоняет его под валунный развал, откуда деться некуда. что делать — ни хрена не знаю, стандартные приёмы обращения с собаками в такой ситуации не работают. Ну, думаю, кранты Беку нашему…

И тут — ситуация как в сказках, романах или кинах: Учитель повёл себя будто боевой конь при звуках alarm’а. Заняло это какие-то доли секунды — мне оставалось только понять меру своей невозможности контролировать процесс, бросить поводья и по возможности сжать шенкеля.

Учитель нагнул голову так, что шея стала почти в одну линию со спиной. И бросился на собачью свору. Он хватал их зубами за загривки и расшвыривал в стороны. Примерно так, как мать-сука играет со своими щенками — только это была не игра. Он бил их копытами — не вскидывая задние ноги, как дерутся жеребцы за кобыл: он бил копытами передних ног, короткими точечными ударами.

И вся свора разбежалась — думаю, засечь время было бы дольше. И мы поехали в лагерь:

Учитель, как всегда, флегматичный и невозмутимый;
рядом Бек, гордый, что не спасовал — а ведь в своре изрядная часть была кобелей, не уступавших ему по формальным ТТД;
ну и я — на Учителе, куря беломорину за беломориной и размышляя об инстинктах, рефлексах, наследовании благоприобретённых признаков и прочем ламаркизме.

Впрочем, поговорить об этом ещё не один повод представится…

Добавить комментарий