Алексей Федорчук
Эта история началась в 1977 году. Партия наша (не коммунистическая, а Текеликская, поисково-ревизионная, сокращённо ПРП) работала тогда в бассейне речки Коксу, что разделяет Главный Алайский хребет (он же Чон-Алай) и хребет Текелик (в переводе на русский — Козья Морда, от киргизского «тэке» — горный козёл). А затем впадает в реку Кызылсу, которая, минуя границу с Таджикистаном, превращается в Сурхоб и далее в Вахш. Который, сливаясь с Пянджем, становится Амударьёй — но это уже далеко за пределами места действия моего сегодняшнего рассказа.
База нашей партии стояла в низовьях Коксу, неподалёку от впадения её в Кызылсу. Но мы на базе почти не бывали, потому как работали по участкам ближе к её верховьям. Где, как следует из названия партии, занимались ревизией ранее выявленных объектов (рудопроявлений презренного металла) и поисками новых (его же, Родине он во как нужен был, не смотря на всю его презренность). А в рамках нынешнего сюжета база упоминается только потому, что в тот год она по совместительству была базой двух альплагерей — так называемого Международного и Высотного.
О первом, опять же, говорить сейчас неуместно (разве что похвастаться, что там довелось мне видеть Мориса Эрцога, правда, очень издали). А вот второй имеет непосредственное отношение к сюжету. Ибо, в числе прочих, базировалась там и команда московского «Спартака», с которой много лет ходил начальник наш, Павел Вольфович Зайд. Состоял в той команде, кстати, и Визбор Иосич. Но на маршруты, насколько я помню, не ходил, а сочинял песенки на базе или в одном из лагерей на наших участках. Но это совсем другая история.
Моя же нынешняя история началась с того, что спартаковская команда намылилась восходить на одну из горушек Текеликсого хребта, названия не имевшую, но на карте помеченную как высота 5 тысяч с чем-то (в разных источниках — от 5170 до 5250 м). Что и осуществили двумя двойками: Юрий Пискулов и Аркадий Климашин, Павел Зайд и Владимир Башкирцев (первые два фигурируют в соответствующей песенке Визбор Иосича, причём второй второй даже в двух лицах, а вот дядя Паша и Володя почему-то в размер не вписались).
С горы мужики, вопреки песенке, пришли без синяков, но совершенно обалдевшие от впечатлений, выразившихся словами:
— Ребята, это «шестёрка»!
Была тогда такая категория маршрутов, кажется, отменённая чуть не в следующем году. А нынче, вроде, опять восстановленная, да ещё и поделенная на буковки А и Б. Что позорно и преступно, ибо «шестёрка» — она всегда была просто «шестёркой».
То есть — с очень вероятной перспективой на призовое место в первенстве Союза. Заявляться на которое с такой горушкой, как «высота столько-то», было, однако, несерьёзно. И потому ей тут же придумали звучное имя с азиатским орнаментом — пик Айдарбек. Откуда имя взялось — нынче никто уже и не упомнит. Но оно вошло в историю.
«Шестёрки» мужикам не дали, ограничились «пятёркой Б», что они объяснили недостаточной квалификацией командного фотографа (как известно, мало на вершину зайти, ещё надо должным образом снять — и её саму, и, главное, процесс). Но «серебро» в высотном классе на первенстве Союза они тогда получили. Кому в тот год досталось «золото» — не помню, а вот «бронза» обломилась за гору Победы, что в хребте Улахан-Чистай, Восточная Якутия (недалеко от тех мест, где происходило убиение сохатого).
Однако главным результатом этого восхождения было другое. На спуске с горы Зайд обнаружил скарновые зоны с мощными телами сульфидов — преимущественно халькопирита и борнита. Именно в этих минералах и жил в субдисперсном виде искомый нами презренный металл — видимого золота в тех краях не водилось от слова «вообще». Дядя Паша, как истинный геолог, пройти мимо такого не мог — и набил пробами всё, что можно было набить. А потом пробирный анализ, уже в Оше, показал в них ураганные содержания золота. В результате чего в полевом проекте на следующий сезон участок Айдарбек стал одним из основных объектов работ Текеликской ПРП.
Правда, в следующий сезон работы на Айдарбеке очень долго откладывали. Потому как было ещё несколько участков, на которых требовались тяжёлые работы. Тяжёлые — не в смысле трудности, а потому как требовали относительно тяжёлой техники (буровых установок) и людей (для проходки врезов, канав, штолен и прочих горных выработок). А Айдарбек был именно трудным для работы: надо было забрасываться лошадьми в верховья сая, потом пересекать язык ледника или крупновалунную морену — ни -то, ни другое для лошадей непроходимо, поэтому уже пешком. А собственно работы — на довольно таки крутеньких скалах, где вообще без снаряжения действовать казалось проблематичным. В общем, в любом случае требовалось изрядно людей, которых снимать с других участков было ну никак.
Так что с Айдарбеком тянули до последнего. Хотя у всех свербило везде, где только можно (и где не надо — тоже). Таких содержаний презрения не было не то что на наших листах — вообще нигде в Южной Киргизии.
И тут — не было бы счастья, да помогло несчастье. Альплагерь «Высотник» продолжал функционировать и в этом году. И в него регулярно приезжали команды со всех концов нашей тогда ещё необъятной Родины. В частности, одной из последних прибыла команда воронежцев — как в кино «Семь стариков и одна девушка». Девушка действительно была одна, а самому-рассамому старику, капитану команды, было аж за тридцать, остальным, соответственно, и того меньше. Такая вот необычная для тех времён команда, смешанных составов в Советском альпинизме избегали с 50-х годов (и тому, в общем, были причины). Но эта команда была очень дружная, сплочённая, энтузиазмом горевшая (без смайликов). В общем, свои ребята, мы с ними как-то сразу сдружились.
Но случилась с воронежцами такая непруха: не успели они на базу прибыть, как по всем (в скобках прописью — всем) альплагерям Союза был превышен лимит на число несчастных случаев. И по всему Союзу были закрыты все (в скобках, опять ей же, все) выходы на маршруты. А ребята, повторяю, только приехали… Возвращаться — родной профсоюз не поймёт, и не по понятиям, да и просто очень огорчительно, через пол-страны тащиться, чтобы потом домой ехать.
И пошли ребята к дяде Паше, и сказали:
— Раз уж со спортом такой облом получился, давай-ка мы на благо советской геологии потрудимся, бескорыстно, за кров и харчи.
Последнее, конечно, фигурально: с кровом у них, в виде палаток-гималаек, было получше, чем у нас, да и с харчами напрягов не было, в пайку высотников всякая тогдашняя экзотика входила, типа красной рыбы с её чёрной икрой. Так что бескорыстие у ребят было на все 146%.
А дядя Паша, людоедски так потирая руки, им и говорит:
— Отлично, поработаете у нас шерпами на Айдарбеке. А Большими Белыми Сагибами я вам Насатовича с Федорчуком назначаю.
Володю Насатовича, ранее моим читателям представленного, понятно: как начальника поискового отряда — раз, и как самого подготовленного в горно-спортивном отношении товарища — два. Ну а Федорчука, бича-скубента — как наименее незаменимого на прочих участках работы.
Ну и кроме того, дядя Паша был, конечно, кровожадный людоед в работе. И потому чисто профессионально о людЯх заботился (пример опять же был в Сурметашской истории). Так что решил он нам маленький роздых устроить — перед тем мы с Вовкой беспросыпу бурением занимались, потому как разбежались наши профессиональные буровики, не выдержав тягот и лишений службы. Ну и, кроме того: мы-то тогда не подозревали, а дяда Паша знал точно, что нам с Вовкой ещё предстоит бурить до белых… нет, не мух, в вооот таких белых оводов. С угробищным оборудованием устанавливая всесоюзные рекорды проходки скважин на высотах, где и нормальная-то буровая техника через пень-колоду работает.
Но это другая история, и рассказана она в другом месте. Ну а в истории этойдело было так: собрались мы вдесятером, то есть семь стариков, одна девушка и мы с Вовкой, да плюс Витька Ненахов в качестве погонщика каравана, да коняг с ним штуки три-четыре (точно уже не помню). Завьючились и двинули вверх по речке Кимисдыкты, это правый приток Коксу, она как раз под Айдарбек и выводила. Поднялись у разумного упора — то есть до самого узкого места ледника, точно напротив будущего участка. Развьючились, с Витькой и конягами попрощались до вызова по РД (как работы закончим), лагерь поставили: альпинисты свои гималайки, мы с Вовкой — рабоче-крестьянскую производственную двухместку (тут мы и оценили превосходство ихнего снаряжения над нашинским).
Девушка (Зоей её звали, помню; а вот из мужиков — никого по имени не запомнил) тем временем праздничный ужин сготовила. Капитан команды, ныне облечённый высоким званием старшИны шерпов, извлёк из закромов Родины спецпайкового альпинистского ОНа, развели из расчёта по 50 грамм/рыло (выше 4-х это вполне для веселия достаточно). Отметили: ребята — что почти на настоящий маршрут выбрались, не смотря на все препоны и рогатки Спорткомитета, мы с Вовкой — что от опостылевших буровых избавились. Поужинали, поговорили, улеглись спать.
А утром началась работа. О которой сказать особо нечего. Кроме, пожалуй, одного: за все свои полевые годы мне (почти) никогда не доводилось работалось так комфортно. Психологически. Никто никому ничего не приказывал, никто ни перед кем не выпендривался. Просто не нужно было ничего говорить: с первого раза каждый понял свою задачу. И её выполнял. Так, как надо: на стене, на спуске, на леднике под рюкзаком.
Не, мы с Вовкой тоже не сачковали. Но, прямо скажем, и не уродовались — не было причин уродоваться: семь тренированных альпинистов нам бы это просто не позволили. Потому что, как это ни смешно звучит — прониклись: Родине нужен этот презренный металл…
Ну это всё эмоции. А по факту — в итоге работа, запланированная дней на двадцать (да ещё с люфтом, если чего-то не срастётся), была сделана за 10. И тут бы нам, дуракам, подумать: а не продлить ли этот курорт? Тем более, что там по округе было чем ещё заняться. И дела Партии для, и в своих личных геологических интересах.
Ан нет, даже и мысли такой не возникло (это я уже очень задним числом подумал). Закончив опробование последнего рудного тела, стащивши все пробы в лагерь и принюхиваясь к запаху ужина, Зоей приготовленного, отбиваем РД: работа выполнена, шлите лошадей снимать. Получаем ожидаемый ответ: завтра к середине дня будут.
Ужин подоспел, развели альпинистского ОНа — уже грамм по 150 итоговых, ибо не в гору ползти, и не по скалам прыгать, а за вьючными лошадьми телепать, напрягов ни малейших. Да, и по старой партейной традиции, под ОНа постарались пожрать, сколько смогли, чтобы лошадок зря не утомлять: им каменюгов и так тащить будет вдоволь.
В общем, опять же поели, попили, поговорили, спать легли. А ночью пошёл снег — в горах такое бывает, даже посреди лета. Само по себе ничего страшного — это на полдня максимум. А к середине следующего — и следов не останется, горы же, и Азия, сухо: снег такой не тает, а сублимирует в пространство.
Так что утречком по РД связываемся: всё ясно, сегодня не ждём, садимся писать «пулю». Ну и засели — и их в команде все как один преферансисты оказались, в том числе и девушка не хуже мужиков играла. Разбились на три группы: четвёрка — в командорской палатке, две тройки — в двух других гималайках. Игра на вылет: кто в минусе — отправляется в нижнюю палатку, на смену ему оттуда — те, что в плюсе. Строго, без всяких яких, невзирая на чины и регалии.
Играли до утра. утром обнаружили, что снегопад прекратился. связались с главным лагерем. Ну там новостей никаких: тропа от снега размокла, лошадям не пройти. То есть к нам, пустыми, прошли бы. Но обратно-то — под вьюками. И не слабыми. Ибо есть в геологии закон, более верный, чем все законы термодинамики с ихними уравнениями Максвелла. И гласит он:
Сколько харча в выкидушку ни бери — обратно камней втрое будет.
А у нас, учитывая тренированность альпинистов, камней было впятеро. Да и харч весь ещё не поели, ибо
Идя на неделю — запасай на месяц.
На месяц — не на месяц, но харча у нас хватало. И потому со спокойной душой сели мы писать пули дальше. Ну разве что Вовка или я к рации отходили, чтобы узнать, что тропа так и не просохла: Витька ведь тоже не манкировал, тропу проверял постоянно. Да кто-то из ребят отходил к примусу, покушать поставить да за готовкой приглядеть (тут уж никаких гендерных различий не было, кто на прикупе в «четвёрке» — того и вахта).
Так прошло ещё двое суток. Неожиданно обнаружилось, что харч, коего на 10 дней должно было оставаться, сделал вид что заканчивается. Главное, что с чаем чуток не рассчитали: в отсутствии водки чай расходовался со страшной научно-фантастической силой. Но и это ещё не беда. Хуже, что подошли к концу сигареты. Ибо закон преферанса — «дыми больше, противник дуреет», в условиях гималайки с её двумя круглыми входами и прекрасной вентиляцией, работает очень плохо.
Пошли четвёртые сутки. Игра вовсю, харча ещё есть, но без чая он как-то с трудом употребляем, в замену сигарет уже начали банки с бычками притыривать… И тут капитан, он же старшИна шерпов, вспоминает (или делает вид, что вспоминает), что в закромах Родины остался самый-рассамый неприкосновенный запас ОНа, только для медицинских целей. Общим решением трудового коллектива постановили, что эта самая медицинская цель нами достигнута. И употребили ОН по назначению. Кажется, даже не разводя. Дописали пули — и заснули спокойным сном. Ибо готовы были героически писать их и далее, сколько Родина потребует, уже точно не то что без курева и житья культурного, но и вообще без ничего.
Но та пуля оказалась последней. Ибо утром, без предъявления претензий, объявления войны и прочих аннексий с контрибуциями (не говоря уж о банальной радиограмме) в лагере появился Витька Ненахов с лошадями. Потому как волновался он за нас. А ночью решил, что тропа уже просохла, и, дабы времени не терять (хрен его знает, может, снегопад опять стукнет) с первыми лучами двинулся нас снимать.
Так закончился преферанс под Айдарбеком. Пробы, что лошадки героически вьюками своими вытащили, подтвердили: да, металла презренного в них — до хреновой страсти, и ещё больше, чуть ли до японской мамы достанет. И условия отработки — контрастные залежи, что называется, греби лопатой. Но это — начало другой истории. Которую я, наверное, не буду рассказывать. Потому что это очень грустная история…
Хотя нет, и в ней были комедийные моменты. Например, такие, как сочинение проекта под поиски мраморизованых известняков на предмет получения из них добавок к куриному корму (или индюшачьему — кажется, как раз тогда в Оше вошло в моду разводить индюков, которые злобно пожирали весь ячмень с экспедиционной конебазы). И финансирование поисков куриного корма предполагалось употребить на всё те же поиски презренного металла. Без которого наша Отчизна так изнемогала. Но апофеоз этой комедии происходил уже без меня, я был на Северо-Востоке, и, не являясь очевидцем, свидетельствовать не могу.
Post, аднака, Scripum
Сочиняя этот рассказ, залез в сеть с тайной надеждой уточнить высоту той горы, которую назвали пик Айдарбек. И неожиданно обнаружил, что гора эта достаточно известна, фигурирует во многих туристических отчётах, причём с фотками, и даже Гоша с Яшей о ней нынче знают. Так что приведённые картинки — они из сети, у меня, как вы понимаете, фоток не сохранилось.
Крысота-а ! Высота-а !