Алексей Федорчук
Ретроспективу событий, которые в конце концов привели к возникновению царства Фарзоя, целесообразно начать с 339 г. до н.э. Это — дата гибели Атея, последнего известного по имени царя Великой Скифии, контролировавшей всё Северное Причерноморье, а временами также частично и Западное.
До Атея: Скифия и вокруг
Разумеется, приведённая дата — более чем условна. Великая Скифия в Северном Причерноморье возникла задолго до Атея, не позднее VII веке до н.э. Вопросы ранней истории и происхождения скифов далеко выходят за рамки нашего «Рассказа». Тем не менее, кое-что об этногеографии Скифии и окружающих народов во времена, предшествующие правлению Атея, сказать необходимо.
Наши представления об этногеографии Великой Скифии основываются почти исключительно на сведениях Геродота (ок. 484 — ок. 425 гг. до н.э.). В его «Истории» границы страны и её соседи описаны по состоянию между скифским походом персидского царя Дария I (512 г. до н.э.), о котором он слышал от своих информаторов, и его собственным путешествием в Северное Причерноморье. Последнее могло происходить не ранее 465 и не позднее 445 годов — далее мы условно будем называть это время Геродотовым.
Великая Скифия Геродотова времени занимала практически всё Северное Причерноморье — от Приднестровья на западе до Дона на востоке, захватывая на юге степной Крым, а на севере — лесостепную зону вплоть до Киева. На западе она граничила с землями фракийцев — гетов и агатирсов. Граница эта хорошо отбивается археологически, и проходила, видимо, где-то по Буджакской степи — именно её, вероятно, древние авторы называли Пустыней гетов.
К северу от скифов Геродот помещает племена «нескифские» — невров, меланхленов, андрофагов, будинов, о которых трудно сказать что-то определённое. Обычно их с той или иной степенью убедительности сопоставляют с культурами так называемых лесных индоевропейцев, которые считаются балтами или недиффернцированными балто-славянами.
На востоке Великая Скифия граничила савроматами, занимавшими, как считается, междуречье Дона и Урала. Как и скифы, язык савроматов относился к иранской группе и был близкородственным скифскому (как пишет Геродот, «хотя и издревле искажённому»). Культура их также была сходна со скифской, однако археологически отличается достаточно уверенно.
К югу от савроматов, на Тамани и в Прикубанье, проживали меоты, разделяемые на ряд племён, из которых чаще всего называют синдов. Происхождение их дискуссионно: в культурном отношении они были сходны со скифами и савроматами, и потому считается, что это — либо также иранцы по языку, либо сильно иранизированные адыги.
Восточней савроматов Геродот называет племена
- исседонов, помещаемых обычно (хотя и не обязательно) в Центральном Казахстане,
- массагетов, занимающих, как ныне считается, Усть-Урт и Приаралье, вплоть до нижней Сыр-дарьи, где с ними связываются могильники Тагискен и Уйгарак,
- аримаспов, отождествляемых с носителями пазырыкской культуры Алтая.
Южнее массагетов, вероятно, в Восточном Прикаспии или Южном Приаралье, древние авторы поселяют дахов, археологически неуловимых, но создавших со временем Парфянское царство в Иране.
Наконец, где-то к востоку от массагетов и дахов обитали саки, упоминаемые Геродотом не в связи с перечислением народов к востоку от Скифии, а в контексте истории державы Ахеменидов и Греко-Персидских войн. Саки фигурируют и у многих других древних авторов, причём в самых разных местах Средней Азии. Вероятно, это связано с тем, что сведения античников в конечном счёте восходили к персам. А у них, насколько можно судить по Бехистунской надписи, имя «саки» было собирательным для всех ираноязычных кочевников. А все перечисленные народы, безусловно, были ираноязычны.
Но в эти детали мы сейчас вдаваться — отметим только на будущее, что сейчас собственно саков наиболее обоснованно связывают с Семиречьем и прилегающими краями. В частности, к ним относят Чиликтинские курганы, могильники Семиречья, в том числе Бесшатырский курган, «золотого человека» из курганного погребения близ озера Иссык. Хотя и за курганными могильниками Юго-Восточного Памира также устойчиво закрепилась сакская атрибуция.
Разумеется, и локализация большинства перечисленных народов, и даже их имена — весьма условны: во-первых, у Геродота, его современников и последователей из числа древнеримских греков и древнегреческих римлян были, как правило, достаточно смутные представления о странах и народах за пределами Великой Скифии. Почему некоторые из них (народов, в смысле), обретают несколько фантастические черты. Например, аримаспы — одноглазы и воюют из-за золота с грифонами. Даже проживающие в местах не столь отдалённых андрофаги — людоеды (откуда и их имя), а невры спасаются от нашествия змей. Впрочем, Геродот в своём труде неоднократно говорит, что считает своим долгом написать обо всём, что рассказали ему информаторы, а уже верить этой или нет — личное дело читателей.
Во-вторых, если принять за факт реальность существования по крайней мере большинства перечисленных Геродотом народов, встаёт вопрос отождествления их с археологическими культурами. Ибо только одно может найти место всяким там саков или массагетов во времени и пространстве. Однако именно это отождествление и есть предмет уже более полуторавековых дискуссий. И если к настоящему времени генеральная этногеография Скифии и её соседей более или менее устаканилась, то по поводу деталей, возможно, мелких, но иногда принципиальных для нашего сюжета, споры не утихают по сей день. Что будет оговорено в каждом неясном случае.
До Атея: Скифия изнутри
Население территории, объединяемой в качестве Великой Скифии, не было однородным — Геродот называет несколько населявших её народов, которые объединяет их в группу «скифских». Правда, не вполне ясна степень родства между ними, с одной стороны, и какие из этих народов являются этническими образованиями, а какие — кастовыми или сословными, со стороны другой. Напрашивается предположение, что «скифские» народы — не столько этносы, сколько составляющие политического объединения. То есть — население той самой Великой Скифии, которое вполне могло быть и полиэтничным.
Впрочем, эти детали, с одной стороны, дискуссионны, с другой — не очень существенны для нашего «Рассказа». Важно же, что «скифские» народы распадались на две большие группы — северо-западную (Приднестровье, Правобережье Днепра, с заходом на левый берег в его среднем течении) и юго-восточную (Днепровское Левобережье, Приазовье и Степной Крым).
В первой группе Геродот называет народы со странными, не очень иранскими по звучанию, именами — каллипидов и ализонов (или алазонов — в оригинале αλαζονοες), причём для первых прямо указывает на их «контактность» с греками: «каллипиды, представляющие собой эллинов-скифов» (в переводе Ф.Г.Мищенко) или «каллипиды — эллинские скифы» (перевод Г.А.Стратановского), в оригинале Ελληνες Σκυθαι. Современные историки трактуют это иногда как смешанность данного этноса. Но возможно, что это просто жители сельской хоры полиса Ольвия. Впрочем, для нас сейчас важно только то, что и они, и ализоны
во всем ведут такой же образ жизни, как и скифы, но хлеб они сеют и употребляют в пищу, равно как лук, чеснок, чечевицу и просо.
Впрочем, тут же выясняется, что тем же самым делом заняты и скифы, живущие сразу к северу, которые переводе Ф.Г.Мищенко определяются как
скифы-пахари, сеющие хлеб не для собственного употребления в пищу, но для продажи.
И это имя (αροτηρεσ в оригинале, или αγρότες на новогреческом — то есть «аграрии») стало традиционным в современной литературе. Хотя Г.А.Стратановский переводит их как «скифов-земледельцев». Однако последнее имя закрепилось нынче за другим «скифским» народом, обитавшим, согласно Геродоту, восточнее «аграриев», за Днепром, и называемых им γεωργοι. О выращивании ими хлеба на продажу он ничего не сообщает. В переводе Г.А.Стратановского и они фигурируют в качестве «скифов-земледельцев».
Чем отличаются «скифы-аграрии» от «скифов-фермеров» (примерно так их имена переведены на английский в издании Геродота из так называемой Лёбовской серии), остаётся только гадать, и чуть позднее одна из таких догадок будет высказана. А пока стоит только подчеркнуть, что все «скифские народы» северо-западной группы — земледельцы, и это основано не только на сообщении «отца истории», но и на многочисленных ныне археологических данных.
Так что обратимся к юго-восточной группе «скифских народов». Правда, здесь Геродот называет только два «народа». Первый из них, прямо к востоку от «скифов-земледельцев» (точнее, скорее, к юго-востоку от них и даже к югу) — скифы-кочевники (на карте, для краткости, они именуются номадами), о которых сообщается только, что «они вовсе ничего не сеют и не пашут». Их помещают в низовьях Днепровского Левобережья, где, с одной стороны, археологически действительно не фиксируется земледельческих поселений. Но с другой — имеется огромное Каменское городище, представлявшее собой в IV–III вв. до н.э главный индустриальный центр Великой Скифии.
А вот дальше к востоку Геродот, в преложении Стратановского, помещает
так называемые царские владения. Живёт там самое доблестное и наиболее многочисленное скифское племя. Эти скифы считают прочих скифов себе подвластными.
В переводе Мищенко «царские скифы» не просто претендуют на власть над прочими скифскими народами, но «почитают их своими рабами». В том числе и скифов-кочевников, от которых вроде бы образом жизни не отличаются — как и, например, скифы-пахари от скифов-земледельцев.
Касаемо «царских скифов» (на карте — сайи) возникает больше всего вопросов. Предполагается, что сами себя они называли сайями (производное от древнеобщеиранского «xšāyaθiya» — слово, давшее, кроме того, как шахов с подышахами, так и сатрапов с пашами). Современные историки помещают их обычно в Степной Крым и Приазовье. Однако максимальная концентрация знаменитых скифских «царских» курганов (Солоха, Чертомлык и другие) устанавливается в районе упомянутого выше Каменского городища, которое, вероятно, было и политическим центром Великой Скифии — своего рода столицей этого государства на протяжении IV–III вв. до. н.э.
Впрочем, одно другому не противоречит: всеми археологами неоднократно отмечалось, что могильники кочевников обычно располагались в местах наилучших пастбищ, от которых зависело не только их благосостояние, но иногда и выживание, особенно зимой и весной. Так что если живые цари были защитниками своего народа, то и мёртвыми они продолжали нести свою вахту. Правда, как показала практика, не вполне успешно: практически все «царские» курганы были ограблены ещё в древности, иногда вскоре после захоронения. Причём подчас, как в Пазырыкских курганах Алтая, фиксируется не просто ограбление, но сознательное осквернение трупов. Вероятно, враги, перебившие и изгнавшие предшественников, стремились не только ограбить, но и «обезвредить» их мёртвых «царей-заступников».
Однако вернёмся к «царским скифам». Памятники, подобные Приднепровским, есть и на правобережье Нижнего Дона. Это Елизаветовское городище, очень сходное с Каменским, но возникшее существенно раньше, на рубеже VI–V вв. до н.э. Впрочем, и своё существование оно тоже прекратило раньше, будучи покинутым к рубежу IV–III веков.
Подобно Каменскому, Елизаветовское городище пространственно связанно с группой курганов, известных как «Пять братьев» — именно столько выделяется среди прочих своими размерами, и потому считаются «царскими». А один из этой «пятёрки», известный как №8 (единственный из всех скифских, сохранившийся в нетронутом грабителями виде), представляет собой почти точную копию Чертомлыкского кургана.
Таким образом, «царские» курганы фиксируются на западной и восточной границах ареала кочевых скифов. А ведь только по ним и можно отличить «царских скифов» от «скифов-кочевников». И потому слова Геродота об отдельном «царском» скифском племени, да ещё и самом многочисленном, вряд ли следует понимать буквально. Скорее это правящий клан, который многочисленным быть не может — иначе кто же кормил бы столь многочисленную орду? Да и «пряников сладких», сиречь золота и прочих драгметаллов, на всех не хватило бы. А распределение «царских» курганов маркировало границы территории, контролируемой «царским» кланом.
Впрочем, вполне возможно, что «царские скифы» представляли собой отдельный субэтнос внутри Великой Скифии. Дискуссия о том, были ли скифы автохтонами Северного Причерноморья или пришельцами с востока, ведётся со времён графа Уварова. Ныне в ней можно поставить точку: раскопки курганов Аржан однозначно показали, что знаменитая «скифская триада» («звериный стиль», комплекс вооружения и конская сбруя) существовали в Туве и прилегающих районах Казахстана и Монголии не позднее рубежа IX-VIII веков до н.э. И была принесена в Северное Причерноморье в почти готовом виде, возможно, несколько обогатившись во время Переднеазиатских походов скифов, датируемых VII.
Так вот, потомки восточных пришельцев и могли составить правящий клан, подчинивший себе прочие скифские народы — и кочевые, и оседлые. А мобилизация подданных в случае войны и создавала впечатление многочисленности «царских скифов».
Интересен вопрос о взаимоотношения кочевых и оседлых скифов. Сообщения Геродота о народах «скифских» и «нескифских» можно понимать так, что и те, и другие говорили на одном языке, как нынче общепринято — восточноиранском. А археологические данные свидетельствуют, что «скифская триада» была распространена повсеместно в краях локализации любых скифов. То есть Великая Скифия была моноэтническим государством, в основе которого лежал симбиоз кочевников и земледельцев, как «аграриев», так и «фермеров». Вероятно, симбиоз этот осуществлялся за счёт экспроприации кочевниками, в первую очередь «царскими скифами», излишков зерна у земледельцев и его продажи в Грецию, основные полисы которой в V–IV вв. до н.э. существовали за счёт хлебного экспорта из Северного Причерноморья. Не случайно «аграрии», в отличие от «фермеров», вели и собственную торговлю хлебом: проживая дальше от «царских скифов», они не подвергались, видимо, столь тотальной экспроприации, как последние, которым просто нечем было торговать.
Разумеется, всё сказанное выше — дискуссионно. В рамках сюжета нашего «Рассказа» важно подчеркнуть только, что население Великой Скифии разделяется на две группы: восточный (или юго-восточный) кочевой «фронт-энд» и западный и северо-западный земледельческий «бэк-энд».
Гибель Атея
События, произошедшие в царствование Атея и позднее — уже имеют к отношение к сюжету нашего «Рассказа», хотя поначалу и не очень прямое.
Согласно легенде, донесённой до нас античными авторами, Атей погиб в битве с Филиппом II Македонским в возрасте 90 лет. Если это хоть примерно соответствует исторической действительности, воцарение его следует отнести к 20-м годам V века до н.э., а правление его захватило большую часть века следующего, IV-го. Того самого, на который и по историческим источникам, и археологическим данным, приходится расцвет Великой Скифии. Которая простиралась от Дона на востоке до низовьев Дуная на западе. По словам Страбона (ок. 64/63 до н. э. — ок. 23/24 н. э.)
По-видимому, большинством варваров в этой части света управлял Атей, который воевал с Филиппом, сыном Аминты.
Кроме того, скифы при Атее ещё и активно распространяла свой суверенитет на греческие полисы Западного Причерноморья — Истрию, Каллатия (последняя чеканила для него серебрянные и бронзовые монеты). Воевал он и с фракийцами, жившими на территории будущей Добруджи — трибаллами и истрианами. Вполне вероятно, что именно при нём скифы утвердились в краях, которые после падения Великой Скифии стали называться Скифией Малой.
Именно продвижение скифов на юго-запад привело к столкновению их с Филиппом Македонским, отцом будущего Александра Великого, который активно действовал во втсречном направлении. Столкновение это описано Гнеем Помпеем Трогом (I в. до н.э. — I в. н.э.), дошедних до нас в извлечениях, сделанных во II или III веках Марком Юнианом Юстином. Изрядно поиздержавшись во время осады Византия (будущего Константинополя, а также Станбула)
Филипп отправился в Скифию, тоже надеясь на добычу и намереваясь – по примеру купцов – затраты на одну войну покрыть доходами с другой.
Походу этому, по словам Юстина, предшествовали «дипломатические» переговоры между Филиппом и Атеем, в ходе которых каждая сторона пыталась честно обжулить другу. В частности, когда Атей
находился в затруднительном положении во время войны с истрианами, то через аполлонян он попросил помощи у Филиппа, с тем чтобы усыновить его и сделать его наследником Скифского царства. Между тем царь истрийский умер и тем самым избавил скифов и от страха перед войной, и от нужды в помощи. Поэтому Атей, отпустив македонян, приказал им сказать Филиппу, что он не просил у него помощи и не поручал говорить ему об усыновлении, ибо не нуждаются скифы в македонской защите, … да и в наследнике он, [Атей], не нуждается, так как его сын здравствует.
Однако Филиппу жизненно важно было добиться от Атея хотя бы частичного покрытия расходов на продолжающуюся осаду Византия, иначе он был бы вынужден прекратить её.
Однако Атей стал ссылаться на то, что климат в Скифии неблагоприятный, а почва бесплодна; она не только не обогащает скифов, но едва-едва доставляет им пропитание
Такой ответ Филипп расценил как издевательство, снял осаду Византия и выступил в поход на скифов. Предварительно заявив Атею через послов, что он во время осады Византия дал обет воздвигнуть статую Геркулеса, и непременно в устье Дуная. На что скифский царь резонно предложил:
…если Филипп хочет выполнить обет, то пусть он пришлёт статую к нему, Атею. Он обещает не только поставить статую, но и сохранить её невредимой, однако он не потерпит, чтобы войско Филиппа вступило в его пределы.
После всех этих препирательств война стала неизбежной. О ходе её и месте генерального сражения ничего не сообщается. Юстин пишет только (со слов Помпея Трога), что
…скифы превосходили македонян и числом, и храбростью, но они были побеждены хитростью Филиппа.
Суть хитрости Юстином также не разъясняется. О ней мы узнаём из «Стратегем» Секста Юлия Фронтина (около 35 — около 103 гг.н.э.):
Филипп, опасаясь, что его воины не выдержат натиска скифов, поместил надежнейших всадников в тылу и предписал им не позволять никому из соратников бежать из строя, а кто будет упорно отходить, тех убивать.
Таким образом, заградительные отряды были придуманы не товарищем Сталиным в Великую Отечественную, не политической проституткой Троцким в Гражданскую, и даже не генералом Брусиловым в Первую Германскую. Впрочем, и Филипп Аминтович не может считаться изобретателем этой идеи. Так, в «Киропедии» Ксенофонта Кир II, царь Персии и создатель державы Ахеменидов, перед битвой с лидийским царём Крезом наставляет одного из своих военачальников:
…займи место позади их всех и передай наказ своим людям зорко следить за впереди стоящими, ободрять тех, кто выполняет свой долг, сдерживать угрозами малодушных и карать смертью всякого, кто вознамерится, повернув тыл, совершить предательство. Ведь… вам, стоящим позади всех, надлежит вселять в трусов больше страха, чем его внушают враги.
Ничего не сообщает Юстин (или его источник, Помпей Трог?) и о судьбе Атея. О ней мы узнаём из сочинения Лукиана Самосатского (около 120 — после 180 гг. н. э.) «О долголетии»:
Атей, царь скифов, пал в битве с Филиппом на реке Истре, в возрасте свыше девяноста лет, сражался на коне в войне с Филиппом в возрасте девяноста лет отроду.
Зато Юстин пишет о захваченной Филиппом добыче:
Двадцать тысяч женщин и детей было взято в плен, было захвачено множество скота; золота и серебра не нашлось совсем. Тогда пришлось поверить тому, что скифы действительно очень бедны. В Македонию послали двадцать тысяч наилучших кобылиц для разведения коней скифской породы.
Слова Юстина (или Трога) об отсутствии у скифов золота и серебра в свете современной археологии кажутся несколько странными: ведь именно временем Атея (конец V — IV вв. до н.э.) датируется изрядная часть знаменитых скифских курганов, таких, как Солоха, Чертомлыкский, Мелитопольский, и другие. В которых изобилие изделий из драгметаллов, причём высокохудожественных, давно стало притчей во языцех. Конечно, большинство этих изделий — сугубо ритуальные, изготовлялись специально для помещения в могилы, а не таскания с собой в походы. Но из письменных источников известно, что кое-что использовалось и в быту.
Так что объяснить бедность добычи македонцев можно тем, что Филипп близ устья Дуная (кстати, указаний, на какой его стороне, в источниках нет) столкнулся с армией скифов, следующих налегке, походным порядком, без особых излишеств, только в сопровождении слуг, семей и прочих некомбатантов, а также скота, выполнявшего у всех кочевников в походах функцию ходячих консервов. Чем и ограничилась военная добыча победителей.
Кстати, добыча эта пошла македонцам «не в коня корм». При возвращении армия Филиппа подверглась нападению со стороны трибаллов, сам он был ранен, и
как все думали, что Филипп убит, то добыча ускользнула из рук. Таким образом, добыча, захваченная в Скифии, точно на ней лежало проклятие, едва не принесла гибели македонянам.
И вся хитрожопость македонского царя оказалась напрасной: поправить своё финансовое положение за счёт скифов ему не удалось.
В контексте нашего «Рассказа» важно, что никакого тотального разгрома скифов македонцами в этой войне, видимо, не произошло. Ну а гибель царя Атея в этом, в сущности, «встречном бою» — что же, на войне как на войне, такое случалось и с другими известными полководцами, достаточно вспомнить гибель Густава II Адольфа в битве при Лютцене. И говорить о том, что в результате победы Филиппа Великая Скифия была ослаблена настолько, что вскоре стала лёгкой добычей сарматов, оснований нет.
Падение Великой Скифии
Есть и прямые свидетельства того, что Великая Скифия после поражения и гибели Атея не перестала быть великой, и вела войны, обычно, хотя и не всегда, успешные.
Так, менее чем через 10 лет после «разгрома» Атея, в 331 г. до н.э., как пишет всё тот же Юстин,
Зопирион, поставленный Александром Великим в наместники Понта, считая, что если он не совершит никаких подвигов своими силами, то он выкажет себя бездеятельным, собрал тридцатитысячное войско и пошёл войной против скифов. Он погиб со всем своим войском и тем самым понёс кару за войну, которую он опрометчиво начал против народа, ни в чем не повинного.
Демосфен в речи «Против Формиона» упоминает, что в 328 г. до н.э. разгорелась война между скифами и Боспорским царством. Кто на кого напал, и чем всё кончилось — неизвестно. Однако, судя по упадку торговли на Боспоре, вызванный ею, скифы нанесли какой-то урон своим противникам.
В 311–309 гг. до н.э. длится междоусобная война за боспорский престол между наследниками царя Перисада I — «законными» соправителями Сатиром и Пританом, его старшими сыновьями, с одной стороны, и младшим сыном Евмелом, «незаконным» претендентом. Скифы ввязываются в неё на стороне старших братьев — не очень понятно, союзников или наёмников. И, судя по сохранившимся отрывочным данным, поначалу действовали успешно. Однако после гибели в боях сначала Сатира, а потом и Притана, победа досталась их противнику, Евмелу. Таким образом, Великая Скифия и после Атея вела достаточно активную внешнюю политику — минимум вплоть до конца IV в. до н.э.
Вроде бы нет и никаких археологических следов упадка, погромов, etc., которые можно было бы достоверно отнести к IV и началу III века. Да, на этом рубеже прекращает своё существование Елизаветовское городище. Но, как пишет его исследователь, К.К.Марченко, его материалы
однозначно свидетельствуют, что уход населения происходил в относительно спокойной обстановке, позволившей местным жителям захватить с собой весь мало-мальски ценный скарб.
Правда, далее он отмечает:
Несмотря на полное отсутствие следов разрушений, пожаров и т. п., наиболее вероятной причиной ухода местного населения можно считать резкое усиление военной угрозы со стороны восточных номадов-сарматов
Однако этому можно предложить и другое объяснение. Например, общую и постепенную переориентацию политики Великой Скифии на запад — как раз в связи с развитием хдебного экспорта с одной стороны, и экспансией в направлении Фракии — с другой. В результате чего Елизавтовское городище оказалось в глубоком «политическом» тылу.
Обычно падение Великой Скифии связывается с вторжением из-за Дона савроматов, которые, по словам Диодора Сицилийского,
много лет спустя, сделавшись сильнее, опустошили значительную часть Скифии и, поголовно истребляя побеждённых, превратили большую часть страны в пустыню.
Однако никаких указаний, от чего следует отсчитывать эти самые «много лет», у Диодора не содержится. И потому начало сарматского вторжения достаточно произвольно относится или к самому концу IV века, или в 280–270 годам. Однако археологически сарматы фиксируются в междуречье Дона и Днепра только с начала II века — и именно к этому времени можно относить полный разгром Великой Скифии.
Причины падения
Причины падения Великой Скифии остаются не вполне ясными. Часто предполагается, что победа сарматов была обусловлена их военным превосходством, в частности, наличием тяжёлой кавалерии — катафрактариев, закованных в доспехи и вооружённых длинными рубящими мечами и копьями-контосами, предназначенными для таранного удара. Коим противостояли легковооружённые скифы — стрелки из лука, лишённые защитного вооружения, а для ближнего боя имевшие только дротики и колющие клинки — акинаки, представлявшие нечто среднее между кинжалом и мечом.
Однако многочисленные археологические данные показывают, что всё обстояло с точностью до наоборот. Для скифов фиксируются многочисленные находки тяжёлого защитного вооружения, как греческого, так и собственного производства. Тяжеловооружённый всадник в доспехе греческого образца и противостоящий ему спешенный боец в панцире и шлеме «туземного» типа изображены на гребне из кургана Солоха (см. часть 1 нашего «Рассказа»). Известны также находки длинных скифских мечей IV века.
Ничего этого у савроматов и ранних сарматов не было — длинные мечи в их погребениях единичны, следов защитного вооружения почти нет. Да иначе и быть не могло: и то, и другое — весьма «высокотехнологиные» изделия, требующие соответствующего «базиса». Однако ремесленных центров, типа Каменского и Елизаветовского, в землях савроматов не найдено, а от источников греческого импорта они были отрезаны.
Да и необходимости в тяжёлой кавалерии у савроматов (как и у других кочевников Внутренней Азии) тогда не было. Этнографические данные для более поздних времён свидетельствуют, что кочевники при внутренних столкновениях, типа барымты, старались по возможности избегать излишнего кровопролития. Не из гуманизма излишнего, конечно. Но любое кровопролитие влекло за собой кровную месть с непредсказуемыми последствиями. Причём вне зависимости от правоты или неправоты — достаточно вспомнить хрестоматийную историю из «Сокровенного сказани» монголов о гибели Тайчара, брата Джамухи, во время его набега на табуны побратима последнего, Тэмуджина, будущего Чингизхана.
Так что тяжёлая кавалерия у кочевников, по наблюдению нашего известного историка оружия М.В.Горелика (1946–2015), возникала на периферии Великой Степи. Там, где они сталкивались с профессиональной тяжёлой пехотой соседних государств — в Северном Причерноморье, у скифов, и на окраинах Поднебесной, у юэджи и их соседей и сородичей (кем бы они не были). Так что на момент вторжения в Скифию слава сарматских катафрактариев была в будущем.
Таким образом, падение Великой Скифии невозможно объяснить чисто военным фактором. Более весомым представляется то, что В.И. Гуляев в своей книге «Скифы: расцвет и падение великого царства» назвал управленческим кризисом. Он обращает внимание на то, что
во второй половине IV в. до н. э., судя по датировке таких поистине царских курганов-исполинов, как Чертомлык, Козёл, Огуз и Александрополь, за короткий период умирают сразу несколько верховных правителей Скифии. Возможно, в одном из этих курганов покоился и прах Атея, погибшего почти в столетнем возрасте. В таком случае весьма преклонный возраст должны были иметь и его преемники, что объясняет их недолгое правление.
И нельзя не согласиться с Гуляевым, что
быстрая смена верховных царей должна была повлечь за собой серьёзный управленческий кризис, затруднивший необходимое противодействие другим негативным … факторам.
В том числе и потому, что скифские цари были личностями сакрализованными, как нынче любят говорить, харизматическим. И потеря правителя в ходе военных действий, скорее всего, приводила к утрате боевого духа, вплоть до полной деморализации. Однако, как показывает исторический опыт, обычно это бывало явлением временным. Имея мощный земледельческий «бэк-энд» в виде своих сородичей — «аграриев» и «фермеров», скифы располагали местом, где могли отсидеться, восстановить силы, поднакупить, за счёт доходов от хлебного экспорта, оружия, наладить, путём даров и взяток, союзнические отношения с соседями.
Так что, не отрицая важности «управленческого кризиса» в падении Великой Скифии, можно в дополнение предположить наличие и ещё одного фактора: разрушения «земледельческого бэк-энда». А вот вопрос, когда и почему он случился (или мог случиться) — будет содержанием четвёртой части «Рассказа».
Ждем