И не друг, и не враг. Два эпизода из истории русско-американских отношений

Андрей Кротков
2006.12.02

1. Как американский Запад чуть не стал русским Востоком

13 августа 1812 года два судна, пришедшие с Аляски и снаряжённые Российско-Американской компанией, бросили якорь у калифорнийского побережья, в восьмидесяти милях севернее испанского посёлка Йерба-Буэна, будущего Сан-Франциско. Хозяином кораблей был российский подданный Иван Кусков, уроженец города Тотьма, что в Вологодской губернии.

Цель высадки была вполне прагматичная – создать торгово-продовольственную базу для русских владений на Аляске и Алеутских островах. Из-за огромной удалённости этих земель от Европейской России их продовольственное снабжение могло идти только за счёт местных ресурсов, а в холодном субарктическом климате Аляски и Алеутов не было возможностей для ведения сельского хозяйства. Зато Калифорния, страна вечной весны, для этих целей подходила идеально.

Русские имели, по всем обычаям народным, полное право поселиться на здешних берегах, а испанцы хотят изгнать их по неосновательным и совершенно пустым притязаниям. Русские основали селение своё с добровольного согласия коренных жителей сей страны, с дозволения народа, не признающего власти испанцев и в вечной вражде с ними пребывающего. Народ сей уступил право выбрать на его берегах место и поселиться за известную плату, выданную ему разными товарами. Дружеское расположение сего народа, до сего времени продолжающееся к русским, явно свидетельствует, что они не насильно завладели сею землёю.

Так откомментировал высадку в Калифорнии русский мореплаватель, вице-адмирал Василий Головнин.

Историческая справедливость требует отметить, что момент для русской высадки был выбран подходящий. США в июне 1812 года объявили Англии войну (так называемую «вторую войну за независимость»), ход военных действий складывался для американцев неудачно, внимание политиков и государственных деятелей было приковано к району Великих озёр на востоке континента, и мало кто интересовался тем, что происходит на дальнем-предальнем Западе.

Калифорнийская земля, на которую высадились русские первопроходцы, в 1812 году формально принадлежала Испании. Однако испанская колониальная империя уже трещала по швам, в её латиноамериканских владениях разгоралась освободительная борьба, высший накал которой пришёлся на 1819-1824 годы, т.е. как раз на то время, когда русская колония в Северной Калифорнии становилась на ноги.

Мексика, получившая независимость в 1821-м, автоматически удержала за собой бывшие испанские территории на Западе нынешних США — сейчас это штаты Калифорния, Невада, Юта, Колорадо, Аризона, Нью-Мексико и Техас. Граница, проходившая по 42-й параллели, отделяла мексиканские владения от огромной «территории Орегон» (ныне это территория штатов Вашингтон, Орегон и Айдахо), на которую одновременно точили зубы Англия и США, но которую фактически намеревалась контролировать Россия.

От восточной части континента Запад был отделён двумя мощными барьерами — Скалистыми горами и Сьерра-Невадой, между которых лежали непроходимые безводные пустыни и полупустыни. Ни один человек не прибыл на Запад прямо с Востока. Все добирались кружным путём — либо вокруг мыса Горн, либо через Панамский перешеек и дальше по морю, либо из мексиканского Веракруса через горы и пустыни по так называемому Старому Испанскому Тракту.

Мексика не могла надёжно удерживать эти огромные земли — не хватало ни средств, ни военных сил, ни желания. Доходов земли не приносили, население было хоть и малочисленное, но нелояльное и беспокойное. Возник эффект «чемодана без ручки» — тащить тяжело, бросить жалко.

Формальный суверенитет Мексики над практически ничейными территориями был быстро замечен оборотистыми людьми. До крупных разборок сразу не дошло, но три великих державы уже внимательно присматривались к перспективному району. Английская Компания Гудзонова залива завладела Британской Колумбией и островом Ванкувер, примеривалась прыгнуть южнее. Американцы-янки поглядывали из-за Скалистых гор. Русские потихоньку продвигались с северо-запада, вдоль побережья, прыгая с камушка на камушек. До калифорнийского рая они допрыгали первыми.

Российско-Американская компания в 1812 году публично заявила, что не признаёт владычества Испании севернее залива Сан-Франциско и не располагает сведениями о территориальных претензиях Англии и США в этом районе, а потому высадка русских колонистов законна — по праву первопроходцев, ступивших на никем не занятую землю. То же заявление было сделано и правительству независимой Мексики в 1821-м.

16 сентября 1821 года император Александр Первый издал указ, по которому северо-западное побережье Северной Америки до 51-го градуса северной широты объявлялось зоной русской юрисдикции.

51-й градус северной широты – та точка, до которой доходит современная южная граница штата Аляска.

Вступать в юридические отношения с мексиканцами насчёт долгосрочной аренды или покупки земель в Северной Калифорнии руководство Российско-Американской компании не сочло нужным. Трудно сказать, чем было вызвано такое решение. То ли соображениями экономии (компания-то была торговая и денежки считать умела), то ли уровнем развития тогдашнего международного права (что бесхозное оттяпал – то теперь навек твоё), то ли огромными расстояниями между Новоархангельском, Петербургом и Мехико (переговоры и переписка могли длиться годами), то ли чрезвычайно высоким тогда международным авторитетом России. Победители Наполеона твёрдо стояли в Европе и намеревались столь же твёрдо разговаривать с союзниками по вопросу о послевоенном устройстве Старого Света, не говоря уж о Новом Свете.

Однако в 1824 году император Александр Первый и министр иностранных дел Карл Нессельроде, пересмотрев указ 1821 года и взвесив дипломатические выгоды-невыгоды, после трёхлетних переговоров подписали с администрацией 5-го президента США Джеймса Монро так называемую «русско-американскую конвенцию о разграничении владений». По этой конвенции широтные территориальные претензии России на северо-западном побережье Америки ужимались на 12,5 градуса к северу, «территория Орегон» уступалась в совместное владение Англии и США, за Россией оставались Аляска, Алеуты и калифорнийский пятачок. Уступкой «территории Орегон» удалось снять напор американцев, которые требовали сокращения русской территории аж до 60-го градуса северной широты, то есть отказа от 10-мильной прибрежной полосы.

Но в 1812 году русские де-факто высадились в Северной Калифорнии, и никто тогда не посмел сказать слова поперёк.

Чтобы сразу и надолго урегулировать отношения совместного проживания, Иван Кусков лично отправился на переговоры с местными индейцами. Стороны объяснялись языком жестов и рисунками на песке.

»Цель прибытия?» — «Построить хижины, возделывать землю, собирать ягоды и грибы, ловить рыбу, охотиться на морского зверя». — «Что вам для этого нужно?» — «Кусок земли». — «Будут ли пришельцы посягать на наших женщин?» — «Нет. Только если женщины сами захотят жить с нами и вы их отпустите». — «Испанцы ваши друзья?» — «Не друзья и не враги. Пока они нас не трогают, и мы их не трогаем». — «Годится. Сколько дадите?» — «Сколько попросите?»

Индейцы запросили недорого: три шерстяных одеяла, три пары суконных штанов, два топора, три мотыги и десять фунтов бус из русского речного жемчуга и стекла.

Увы, русская зацепка за калифорнийскую землю продержалась всего 28 лет. Вопреки распространяемым сегодня лжепатриотическим мифам, колония Форт-Росс не смогла стать грандиозно успешной.

В самые лучшие времена население Форт-Росса не достигало и 300 человек. Натуральное хозяйство на земле силами колонистов не обеспечивало даже прокорма, а не то что большого товарного производства с перспективой вывоза. Благодатный калифорнийский климат оказался довольно капризным, чувствовался недостаток воды, то и дело случались засухи, урожайность диких, непаханых и неудобренных земель была ниже ожидаемой. Торговля шкурками морских зверей не приносила дохода — выгодно сбывать их можно было только на другом берегу Тихого океана, в Китае, всю выручку съедали транспортные затраты. К тому же добыча зверя велась очень по-русски, безоглядно, с нерасчётливым размахом, отчего популяции калифорнийских морских выдр и котиков быстро истощились.

Итоговый баланс, подведённый в 1836 году, показал: собственный чистый доход колонии Форт-Росс за время её существования составил около 50 тысяч рублей, а расходы Российско-Американской компании на кредитование и транспортное обеспечение, в том числе на фрахт американских и английских судов — около 270 тысяч рублей. Продовольствие, поставляемое Форт-Россом на Аляску и Алеуты, оказалось золотым. Это было самое обыкновенное банкротство.

Наилучшие отношения колонистов с местным небелым и белым населением, популярность «русского форта», где всегда можно было поухаживать за красивыми женщинами, выпить водки и шампанского, послушать музыку и потанцевать – все эти приятности в торгово-промышленном балансе роли не играли. Планы открытой военно-политической аннексии земель тихоокеанского побережья Северной Америки ни в руководстве Российско-Американской компании, ни при российском императорском дворе не вынашивались, хотя имели среди российской элиты горячих сторонников. Установленный императорским указом 1821 года режим был почти равнозначен присоединению этих земель к Российской империи (монополия на промыслы и торговлю, закрытие портов для иностранных судов, запрет на поселение), но в реальности соблюдался не очень строго. К тому же, не будем забывать, компания была предприятием хоть и государственно учреждённым, но фактически и владельчески частным, а стало быть, на солидную государственную поддержку рассчитывать не могла.

В 1840 году компания приняла решение распродать имущество и ликвидировать Форт-Росс.

Легко сказать — ликвидировать. Имущество колонии насчитывало 12 пушек, 50 добротных жилых домов, церковь, судостроительную верфь, портовое оборудование, 22-тонный морской баркас, 4 малых лодки, 49 плугов, 10 ломовых телег с упряжью, 1700 голов крупного рогатого скота, 940 лошадей и мулов, 200 овец…

Английская Компания Гудзонова залива отказалась купить имущество колонии под тем предлогом, что прав на землю русские не имеют и продать её не могут, а барахло англичанам ни к чему.

Главный военный администратор Калифорнии, мексиканский полковник Мариано Вальехо, наскрёб казённых денег и купил весь скот. На прочее вскоре нашёлся другой покупатель — калифорнийский «патриарх» Джон Саттер, один из первых постоянных местных обитателей. Предприниматель он был темпераментный — то купался в деньгах, то не имел ни гроша. Как раз в момент распродажи Форт-Росса Саттер сидел на мели, но его хорошо знали и уважали — и поверили в долг.

Саттер внёс 2000 долларов задатка. Далее он обязывался в течение 1842-1846 гг. выплатить четырьмя траншами 30 000 долларов, причём четвёртую выплату произвести натурой — зерном, горохом, бобами, салом и мылом (?). Кроме задатка, более никаких денег от Саттера получить не удалось — ему опять надолго не повезло, и компания плюнула на старый долг.

Русские давно ушли, о них стали помаленьку забывать. А 24 января 1848 года, на земельном участке Джона Саттера в северной части долины Сакраменто, при строительстве водяной мельницы, столяр Джеймс Маршалл нашёл в русле ручья странный, очень тяжёлый блестящий камешек и показал его Саттеру. Саттер поскрёб камешек ножом, покапал на него азотной кислотой и торжественно произнёс: «Тебе крупно повезло, Маршалл. Это не камень. Это золотой самородок. Десять тройских унций чистого золота!»

С этого события началась знаменитая калифорнийская золотая лихорадка, с которой Россия вполне могла бы поиметь свою солидную долю. Могла бы…

Когда в США в 1861–1865 гг. шла Гражданская война Севера и Юга, Россия безоговорочно поддержала северян. Канцлер А.М. Горчаков заявил: «Россия тогда только признает Конфедерацию южных штатов, если таковое признание последует со стороны правительства президента Линкольна».

В критический период равновесия сил 1863–1864 годов две эскадры российского ВМФ – одна в Сан-Франциско под командованием адмирала Попова, другая в Нью-Йорке под командованием адмирала Лесовского – своим молчаливым 10-месячным присутствием произвели серьёзное впечатление на Англию и Францию, которые поддерживали южан. Русские корабли в боевых действиях не участвовали, однако англо-французский план морской блокады побережья США сорвался. Адмирал Степан Степанович Лесовский намекнул американскому главнокомандующему ВМФ адмиралу Фаррагуту, что у него есть «опечатанный приказ, печати на коем он сломает только при возникновении чрезвычайных обстоятельств и только по согласованию с президентом Линкольном». Сейчас мы знаем: то был приказ об открытии военных действий против флотов Англии и Франции, если державы вмешаются в американскую междоусобицу.

В благодарность за поддержку Союза президент Линкольн безоговорочно выступил на стороне России в вопросе о подавлении польского восстания 1863-1864 годов. Характерно, что в американских газетах Севера и в русской официозной прессе польское восстание комментировалось в одинаковых выражениях – как европейский аналог мятежа конфедератов, а то, что Англия и Франция выступали в поддержку Конфедерации и польских повстанцев, расценивалось как наличие международного заговора против США и России.

Историками высказывалось мнение, что пребывание русского ВМФ в американских портах в 1863-1864 гг. было не чем иным, как мерой спасения русского Балтийского флота от возможного его уничтожения объединёнными силами флотов Англии и Франции под предлогом помощи восставшей Польше. Это мнение опровергается тремя соображениями. Во-первых, что-то слишком далеко побежали прятаться русские военные моряки – аж за два океана. Во-вторых, если это было бегство ради самосохранения, то беглецам пришлось пройти через Балтику, Северное море и Ламанш на глазах и под носом у враждебных флотов, которые при всей враждебности почему-то их и пальцем не тронули. В-третьих, двигаясь, через Атлантику и Тихий океан, русские эскадры не раз встречались с одиночными военными судами и целыми соединениями под флагами Англии и Франции, но ни одного боевого столкновения отмечено не было.

Сразу после войны начались переговоры России и США о судьбе Аляски и Алеутских островов. Вопреки мифу, не Америка была инициатором покупки, но Россия – инициатором продажи этих земель. И экономический, и военно-политический интерес России к ним пропал, дела Российско-Американской компании шли из рук вон плохо, европейскую модель колонизации заморских владений Российская империя освоить никак не могла.

Обмен ратификационными грамотами к «Договору о продаже Соединённым Штатам Русской Америки» совершился 20 июня 1867 года, официальная передача территории – 18 октября того же года. 1 млн. 519 тыс. кв км ушли по цене 4 доллара 70 центов за квадратный километр. Сумма вносилась золотом в течение 10 месяцев. Российско-Американская компания была ликвидирована. Единственным обстоятельством, заслуживающим положительного отзыва, было то, что русские подданные, не пожелавшие покинуть проданную территорию и вернуться в Россию, стали полноправными американскими гражданами в один миг и безо всяких юридических проволочек, до которых американцы так падки.

Сами американцы испытывали к эпохальной сделке отношение, мягко говоря, неоднозначное. Достаточно сказать, что лет пять американские газеты на все лады издевались над купленной ледяной пустыней – «холодильником Сьюарда» (по имени тогдашнего государственного секретаря США), недоумевали, на кой чёрт этот промороженный край занадобился тёплой Америке, высказывали соображения, что американскому правительству просто нужна «своя Сибирь», чтобы было куда, по русскому образцу, ссылать уголовных преступников. Состязаясь в хохмах, газетчики назвали новообретённую землю не Аляской, а Моржовией. По-английски это географическое название – Walrussia – явило собою шедевр юмора, поскольку контаминировалось из слов walrus (морж) и Russia (Россия). Статус штата Аляска получила вообще только 3 апреля 1959 (!) года.

Богатейшие золотые россыпи на Аляске после ухода русских обнаружились не так быстро, как в Калифорнии – спустя почти четверть века, в 1891 году. Много позже на Аляске были найдены также газовые и нефтяные месторождения, эксплуатирующиеся по сей день.

Западных обывателей долго пугали криками «Русские идут!» На Аляску и в Калифорнию русские пришли, побыли — и ушли. Сами. Никто силком не выгонял.

Ну почему мы всегда уходим, когда не надо и откуда не надо?

2. «Чтоб землю в Техасе крестьянам отдать…», или Полковник Джон Васильевич

Ганнибал у ворот!

— Как называется этот городишко?

— Афины, сэр!

Лицо лейтенанта Ригли покрыто пороховой копотью — видать, посунулся близко к жерлу выпалившей пушки; синий мундир превратился в почти чёрный, белый платок на шее — в грязно-серую тряпку, поперечный погон-нашивка на левом плече полуоторван, шляпа всмятку — наверное, побывала под сапогом… Впрочем, парень в боевом азарте, не время делать ему замечание. Да и большинство солдат сейчас выглядят не лучше после переходов по здешней чёртовой грязи.

— У вас есть родные, лейтенант?

— Матушка живёт в Пенсильвании, сэр. Я у неё единственный.

— Пишете ей?

— Раз в неделю, сэр. Но письма идут очень медленно.

Нарочно говорю с ним о матери, пусть парень поостынет. Не лезет на рожон. Как по английски «лезть на рожон»? Ах, да — «в задницу к дьяволу»…

Athens — Афины! Пышное название для городишки в штате Алабама, половина белого населения которого не умеет ни читать, ни писать, не говоря уж о неграх. Впрочем, здесь, в Штатах, есть и Троя, и Рим, и Москва, и Санкт-Петербург, а провинциальные городские газетёнки в четыре полосы называются не иначе как «Государственный орёл» или «Всемирный обозреватель»… Надо отучаться думать по-русски. Или не надо?

— Что в городе, лейтенант?

— Сопротивление прекратилось, сэр. Там несколько десятков человек, они уже сложили оружие. Два офицера, остальные — ополченцы. Бородачи в соломенных шляпах, у некоторых ружья с кремнёвыми замками.

— Где они?

— Сидят на земле, на площади у мэрии. И ещё…

— Что ещё?

— Сэр, в хлопковом сарае на окраине мы обнаружили пятьдесят три трупа наших пехотинцев. Их расстреляли, сэр! В упор, из револьверов! В голову и в сердце, сэр!

Я знаю, чего он хочет — отомстить. Мальчик из Пенсильвании навоевался, ожесточился, привык к крови. А может, и нет. Просто его ребята нашли среди расстрелянных северян своих знакомых и друзей — и шумят, требуют справедливости. А под шумок мечтают слегка пошарить по здешним уцелевшим особнякам — чего-нибудь поесть, выпить, прихватить забытую брошку с камнем, повалить в амбаре смазливенькую негритяночку, если повезёт — то и девку из тех, которых они называют «белой голытьбой». Нормальное торжество победителей. Ничего не поделаешь. Если я запрещу им — солдаты меня не поймут.

— Лейтенант Ригли!

— Да, сэр!

— Занимайте город. Я буду там через два часа.

— Есть, сэр!

По тому, как лихо откозырял лейтенант, как мгновенно закаменело его чумазое лицо и остекленели ясные синие глаза, полковник Джон Турчин понял, ЧТО последует за приказом занимать город с античным именем Афины. Но приказ не отменил. Глядя вслед убегающему офицеру, поймал себя на праздной мысли: «Забавно козыряют здешние военные, совсем не по-нашему – будто хлопают себя ребром ладони по правой брови».

…Как ни странно, дело ограничилось разграблением нескольких домов. Пленных южан отправили в тыл. Но «взятие Афин» позже обернулось полковнику Джону Бэзилу Турчину большими неприятностями.

»В России я был полковником»

Человек с необузданной фантазией — и тот не смог бы предположить, как сложится судьба сына Вани, родившегося 30 января 1822 года в семье донского помещика Василия Турчанинова. С петровских времён казацкая старшина была приравнена к служилому дворянству, отчего и образовалась в России особая порода людей — «благородного звания», но простого воспитания и неспесивого поведения.

Привилегированное положение казачества (повышенный земельный надел, налоговые льготы) отрабатывалось обязанностью для мужчин с 21 года до 36 лет проходить профессиональную военную службу. Карьера, особенно военная, для свободного казака-простолюдина выстраивалась несравненно легче, чем для черносошного крепостного мужика, вздумавшего выбиться в генералы (шутка…), или для вольноопределяющегося из образованных. Тем более — для помещичьего сына. Правда, не было уже той екатерининской привилегии, по которой неразумного дворянского дитятю из пелёнок записывали в полк, отчего к 15-16 годам ему набегал чин, коим он, ежели желал служить, мог воспользоваться, а ежели не желал, то немедля отставлялся.
Человек, обстоятельством рождения среди казаков обречённый стать профессиональным военным, спал в колыбели, над которой висела нагайка. В пять лет забирался в седло, в десять лет брал в руки саблю и часами крутил «мельницу», укрепляя кисть и приучая её к нагрузке; в двенадцать лет стрелял из ружья; с пятнадцати лет проходил науку пешего и конного строя, джигитовку, стрельбу с седла, обращение с казацкой пикой и арканом… К 25–27 годам первое обер-офицерское звание (в казачьих частях — хорунжий, соответствовало пехотному подпоручику), выслуженное в «строевом разряде первой очереди», вводило служаку в сонм избранных и давало возможность «повышать квалификацию».

Иван Турчанинов окончил Михайловское артиллерийское училище в Санкт-Петербурге. Некоторое время служил в Донской конно-артиллерийской батарее. Затем поступил в Академию Генштаба и окончил её с серебряной медалью, что автоматически причисляло выпускника к военной элите и гарантировало штабную службу — подальше от тяжкого войскового бурбонства.

Турчанинов получил назначение в Генеральный штаб. Как исключительно знающего и способного фортификатора и артиллериста, его отрядили руководить строительством укреплений в Финляндии.

Крымская война (под этим названием её знают в России, на Западе именуют East War, «Восточной войной») дала доблестному 33-летнему казаку генштабовской выучки звание гвардии полковника, что в столь молодом возрасте и при медленном чинопродвижении николаевской эпохи было из ряда вон выходящим успехом. И всё дальнейшее могло бы быть просто распрекрасно, кабы карьерная коса не нашла на камень идейных убеждений и поисков политической справедливости. И убеждения, и поиски полковника Турчанинова заслуживали исключительно одобрения, поскольку свидетельствовали о высокой порядочности, но на ходе его жизненных событий отразились самым неожиданным образом.

Турчанинов неоднократно и публично ругал последними русскими словами отвратительно тяжёлые и позорные для России условия Парижского мира. Теми же самыми словами он выражался в адрес высших военных чинов, которым было поручено реформирование русской армии, выказавшей в Крымской войне много героизма и доблести, но мало боеспособности. Высшие военные чины на необходимость реформы реагировали полным ничегонеделанием; их коматозное состояние было преодолено только с появлением на горизонте генерал-майора Дмитрия Милютина и его докладной записки императору «Мысли о невыгодах существующей в России военной системы и о средствах к устранению оных».

До возведения Милютина в ранг военного министра (ноябрь 1861 года) полковник Турчанинов не дотерпел. Репутацию свою почти сгубил несдержанностью языка. Ибо к тому времени основательно увлёкся идеями утопического социализма в их герценовском изводе, отчего быстро усвоил герценовский же по духу сурово-циничный взгляд на российскую действительность и российские перспективы. Усвоил ту любовь-ненависть, любовная составляющая которой заставляет человека тяжко терзаться неустройствами отечества, а ненавистная составляющая лишает созидательных потенций и гонит прочь из пределов родной земли.

В 1856-м Турчанинов вместе с женой Надеждой уехал в США (тогда эту аббревиатуру изображали иначе — САСШ). По пути он завернул в лондонские туманы, встречался с Герценом. Дальнейшие контакты учителя и апостола учительской веры протекали в форме переписки — свидеться более им не довелось.

Человек заслуженный, но отнюдь не богатый, на новой родине Турчанинов вынужден был начинать всё сначала. Помогло казацкое происхождение, ментальный иммунитет выходца из низов — Турчанинов не боялся чёрной работы и службы по найму, при угрозе которых любой столбовой русский барин впал бы в нервическую горячку и помрачение разума.

В САСШ Турчанинову пришлось поработать фермером, рабочим, чертёжником, инженером-строителем. Венцом его новокарьерно-гражданского взлёта в положении нового американца стала должность инженера на отделении железной дороги в штате Иллинойс — работа, что называется, близкая к дипломной квалификации.

А тем временем до открытия новых возможностей для оставшегося не у дел русского гвардейского полковника оставалось совсем недолго. На просторах Америки всё крепче и крепче попахивало гражданской войной.

«офицеры нам нужны»

— Вы иностранец?

Седой усатый сержант, сидевший за столом вербовочного пункта на окраинной улице Чикаго, недоверчиво смотрел на нового кандидата.

— Да.

— Сколько вам лет?

— Сорок один.

— Откуда вы?

— Из России.

— Ого! Далековато вас занесло… Хотите вступить в армию Союза? Условия контракта вас устраивают?

— Вполне.

— Скажу вам откровенно: у нас хватает людей помоложе. Трудновато вам будет без привычки, в вашем-то возрасте, топать простым солдатом, есть кукурузную кашу и спать у костра. Может, подумаете?

— Я полагаю, сержант, что, посмотрев на этот документ, вы перемените отношение ко мне.

— Я не умею читать по-французски. Что это за бумага?

— Офицерский патент. Я кадровый офицер Русской армии, звание — полковник.

Кончики седых усов сержанта взъехали выше ушей.

— Что ж вы сразу не сказали, сэр!? Прошу, вот адрес, отправляйтесь немедленно в мобилизационное управление штата! Офицеры нам нужны. Простых пехотинцев мы наберём – и добровольцев, и по призыву. С тех пор как неграм разрешили служить в армии, от них отбою нет. А офицеры нам нужны, сэр, позарез нужны! Эй, Дикси, проводи полковника!

Генерал Уильям Текумсе Шерман, человек суровый и малоразговорчивый, уделил Турчанинову целых пятнадцать минут. Его заинтересовал неожиданный и странный русский доброволец, младший генерала всего лишь двумя годами.

Выпускник Уэст-Пойнта и выпускник Академии Генерального штаба легко нашли общий язык. Задав Турчанинову несколько профессиональных вопросов и попутно оценив его владение английским, генерал вызвал адъютанта:

— Заготовьте приказ: полковник Джон Бэзил Турчин назначается на должность командира 19-го Иллинойсского волонтёрского полка.

— Не имеет смысла понижать вас в звании, полковник, — сказал он, когда адъютант вышел. — Вы первый русский офицер, которого я вижу своими глазами. Наши английские и французские коллеги сейчас тайно и явно помогают мятежникам Конфедерации, а русский император, насколько мне известно, выразил поддержку президенту Линкольну. Так что мы некоторым образом союзники. У вас будет волонтёрский полк. Немало храбрых ребят, но немало и тех, кто просто нанялся за деньги на грязную работу. Подтягивайте их, учите всему, что знаете и умеете. Желаю удачи, и да поможет нам Бог.

Бронепоезд гражданской войны

К западу от Скалистых гор в Америке тогда ещё хватало мест, где не ступала нога человеческая. А к востоку от Миссисипи обжитая часть страны была уже густо опутана сетью железных дорог. На заводах Детройта и Милуоки строились первоклассные паровозы, дымный металлургический Питтсбург сотнями километров прокатывал рельсы, в лесах Висконсина немецкие и шведские лесопилки разнимали стволы вековых сосен и елей на шпалы.

От дома к дому американцы ещё передвигались кто на своих двоих, кто в седле, кто в коляске, — но от города до города предпочитали надёжный railroad. На открытой платформе, со своими харчами и своим одеялом — пятьдесят миль всего за три часа и какие-то двадцать центов! Обалдеть!

Гражданская война Севера и Юга плотно теснилась к железным дорогам. Они решали всё — или почти всё.

Полковник Джон Бэзил Турчин понял это одним из первых. Было с чем сравнивать: он помнил коммуникационный хаос и неразбериху Крымской войны, помнил полосы жидкой грязи шириной в полверсты, остававшиеся после войск и обозов, что двигались из центральных губерний к югу, помнил лазареты, набитые больными и ранеными, которых нельзя было вывезти — ни подвод, ни лошадей, ни проезжих путей. Одна железнодорожная линия от Москвы до Крыма — и ход войны мог бы повернуться иначе. Мог бы. Если бы да кабы…

Стратегическая цель северян — рассечь территорию Конфедерации пополам по линии север-юг, выйти к побережью Мексиканского залива. Попутно — пресечь морскую поддержку конфедератов через Новый Орлеан и атлантическое побережье (этим занимался военный флот Севера).

На суше Гражданская война шла по классическому сценарию мобильной войны того времени. Кавалерия совершала быстрые рейды, пехотные части и артиллерия концентрировались в узловых точках для генеральных сражений, связь поддерживалась телеграфом и фельдъегерями, одновременно существовало множество подвижных линий фронтов, в стратегических пунктах возвышались укреплённые цитадели, не позволявшие противнику безнаказанно оставить их в тылу. Отчасти всё это напоминало столетней давности Войну за независимость (к слову, американцы ту войну называют иначе – Revolutionary War, то есть Революционная война). В годы Войны за независимость не было телеграфа, железных дорог, паровых фрегатов, нарезных орудий и магазинных винтовок Генри.

Професиональным взглядом полковник Турчин быстро оценил, какие силы достались ему под начало и какова вообще армия северян.

…В этой стране, где оружие гуляет свободно, среди солдат и волонтёров много отличных стрелков, в рассыпном строю они действуют неплохо, а вот с действиями сомкнутым строем и колоннами обстоит хуже. Никуда не годится система боевых сигналов, волонтёры долго приучаются запоминать мелодии горна, надо предложить флажную сигнализацию, она проще. Надо наставить офицеров и поупражнять ребят в перестроениях на поле боя, чтоб не сбивались в кучу при артобстреле и не шли цепью на стрелковые окопы.

Лихие южане мастерски действуют в кавалерийских рейдах — налетают, рубят и исчезают, как наши конные татары и калмыки. Урон от этих налётов велик и будет расти. Надо предложить старую кавказскую систему засад, благодаря перенятию которой у горцев русские начали успешно действовать против партизан Шамиля. Нарвавшись на несколько засад, конфедераты поумерят свой кавалерийский пыл, а в открытом бою мы с ними будем справляться не в пример легче…

Главному командованию Конфедерации не раз уже докладывали, что действующий в составе армии Шермана 19-й Иллинойсский полк применяет небывалую тактику. Небольшой железнодорожный состав из трёх-четырёх вагонов, открытой платформы и паровоза, дополнительно обшитый броневыми листами, с двумя пушками на платформе, курсирует по участкам линий в глубине территории южан и наносит значительный урон. Стремительными атаками этого бронированного поезда захвачены несколько стратегических мостов и узловых станций в Вирджинии и Теннесси; он же прикрывал операции янки во время осеннего сражения 1863 года под Чаттанугой так искусно, что подобраться к нему не было никакой возможности — артиллерийский огонь вёлся с ходу, видна морская выучка, а стрелки в бронированных вагонах вообще неуязвимы. Кавалерийская бригада, попытавшаяся захватить эту «черепаху на колёсах» лобовой атакой, потеряла чуть не треть людей и отступила. Говорят, что бронированный поезд придумал сам командир иллинойсцев — полковник Джон Турчин, иммигрант из России.

Это и вправду был первый в мире бронепоезд.

Ксеркс в афинах, или скрипач на крыше

Война явно переломилась в пользу северян. Поражение армии генерала Роберта Ли в сражении при Геттисберге 3 июля 1863 года показало, что силы Конфедерации на исходе.

И именно в 1863 году «афинский эпизод» в Алабаме вдруг сбил с шага карьеру полковника Турчина.

Недоброжелатели, завидовавшие «русскому выскочке», не только вменили ему в вину «чудовищную жестокость при обращении с мирным населением» (которой не было), но и припомнили полуанекдотическое событие. Однажды, испытывая тяжёлый приступ малярии, полковник Турчин временно передал командование… своей жене, которая неотлучно сопровождала его в походах. Надежда Турчанинова в течение нескольких часов исправно передавала вестовым распоряжения и приказы мужа — в этом, собственно, и выразилось её «командование». Однако реакция на сей факт оказалась неадекватной: нарушение воинской дисциплины, баба-командир, джентльменская честь…

Командир бригады отстранил Турчина от должности и передал дело в военный трибунал — по совокупности обвинений.

Президент Линкольн, которому Надежда Турчанинова и офицеры 19-го Иллинойсского направили обширное послание в защиту полковника, не мог воспользоваться тогдашним телефонным правом. Но он сам был ушлый юрист и знал, как действовать, чтобы не навлечь обвинений в давлении на суд.

Затребовав дело Турчина в Белый дом и дождавшись приговора (год тюрьмы условно; в США и тогда и теперь условный срок по последствиям равен реально отсиженному), Линкольн издал два указа. Первый — о помиловании полковника Джона Бэзила Турчина «ввиду необычных обстоятельств дела и вынужденного характера действий обвиняемого». Второй указ — о присвоении полковнику Турчину звания бригадного генерала.

Приняв звание и отослав президенту благодарственную телеграмму, Турчанинов трезво оценил сложившуюся ситуацию. Понял, что после всех имевших место событий он вряд ли сможет бесконфликтно продолжать порученное ему дело. И в наступившем 1864 году официально подал в отставку.

…9 апреля 1865 года у форта Аппоматокс армия Конфедерации капитулировала, 12 апреля там же состоялась церемония сдачи оружия. А 14 апреля президент Линкольн, переизбранный на второй срок, был убит в театре Форда, в Вашингтоне, револьверным выстрелом в голову. Убийца, актёр Джон Уилкс Бут, был трезв настолько, чтобы попасть в президента и прокричать «Смерть тирану!», и настолько же пьян, чтобы не суметь зарезаться кинжалом, который он припас для драматического эффекта.

В Чикаго отставного бригадного генерала Джона Турчина встречали как национального героя. Особенно неистовствовали солдаты 19-го Иллинойсского, признавшие в «русском полковнике» своего парня.

Однако дальнейшая американская биография Турчанинова не сложилась.

Правовое положение отставного генерала в Соединённых Штатах являло собою самый настоящий нонсенс. Американского гражданства Турчанинов не имел и даже не сделал попытки его получить, хотя в те времена это было несравнимо легче, чем теперь. Стало быть, он не имел права служить на государственной службе Соединённых Штатов, не имел права на военную пенсию и подъёмное пособие, мог только работать по найму или заводить собственное дело. Присвоение Турчанинову американского генеральского звания путём юридических ухищрений было объявлено «казусом военного времени, не образующим прецедента».

Посланный Турчаниновым в российское посольство запрос о возможности возвращения на родину стремительно вернулся с категорическим отказом. За превышение срока непрерывного пребывания за границей, за нарушение воинской присяги, выразившееся во вступлении в иностранную военную службу без разрешения, гвардии полковник Иван Васильевич Турчанинов

…указом Правительствующего Сената исторгнут из звания и прав подданного империи Российской и впредь не имеет дозволения в отечество возвращаться.

Формулировка была почти та же, что и в отношении Герцена — того «исторгнули» за принятие швейцарского гражданства.

Ни бывший главнокомандующий войсками северян генерал Улисс Грант, избранный в 1869 году президентом США, ни военный министр в его администрации Уильям Шерман ничем не смогли помочь одному из лучших своих подчинённых, ставшему апатридом. Антитурчинское лобби воздвигло в коридорах власти непробиваемые стены. А президент Грант в этой ситуации полностью оправдал два своих прозвища, основанных на английских инициалах его полного имени Ulysses Simpson. U. S. Grant ехидные американцы расшифровывали либо как «US grant» («подачка от Соединённых Штатов»), либо как «unconditional surrender Grant» («Грант — безоговорочная капитуляция»).

Французского воителя времён Войны за независимость, «военспеца» маркиза Поля де Лафайета, американцы сделали своим национальным героем. Не меньших почестей в те далёкие времена удостоились и подданные российской короны, приехавшие воевать за американскую свободу – офицеры-поляки Тадеуш Костюшко и Казимир Пулавский. А вот пойти на полное признание заслуг русского добровольца в братоубийственной гражданской войне 1861–1865 гг. не решился ни один влиятельный американский политик того времени.

Тридцать шесть последних лет своей жизни Иван Турчанинов прожил, постепенно впадая в нищету, зарабатывал на жизнь игрой на скрипке. Он скончался 19 июня 1901 года, забытый всеми, и был похоронен на казённый счёт в городке Энн, штат Иллинойс.

И не друг, и не враг. Два эпизода из истории русско-американских отношений: 1 комментарий

Добавить комментарий