Книжная седьмица, день третий: Наследник из Калькутты

Алексей Федорчук

Первые две книги седьмицы, и Исландские саги, и Повесть о Ходже Насреддине — мои самые любимые, которые со мной всю сознатиельную, которые я перечитывал и перечитываю постоянно. Но у меня есть и просто очень любимые книги, правда, их не так много, всего около тридцати. И о некоторых из них будет говориться в оставшиеся пять дней. Не в порядке «любимости», а в произвольном — как они вспоминаются по ассоциации. А по ассоциации с книгой второго дня мне вспомнилась та, рассказ о которой и составил день третий. Почему — скажу чуть позже. А пока вот она: Читать далее «Книжная седьмица, день третий: Наследник из Калькутты»

Ташкентское землетрясение и авторская песня. Из набросков к «Исповеди»

Алексей Федорчук

Мой старый товарищ по литсайтам, Андрей Кротков, неоднократно говорил, что я должен написать о Ташкентском землятресении 1966 года, очевидцем которого мне довелось быть. Я неоднократно пытался — и у меня ни разу не получалось: не мог придумать, что писать. Во всяких там магнитудах ни бельмеса не смыслю (я, товарищи, конечно, не лектор сейсмолог, укротитель геолог-геохимик я), основную фактографическую канву событий легко найти в сети, а личные впечатления… они такие личные. Но одно впечатление чётко врезалось в память — и оно может быть вступлением к разделу «Исповеди» — тому, что про авторскую песню.

Как следует из названия рассказа, «дело было у городе Ташкенте», на самой тогда длинной его улице, носившей имя носившей имя великого грузинского поэта Шота Руставели. И разворачивались события во дворе дома №136, который тогда находился на самой окраине — дальше была только школа №172 и автовокзал, за которым тогдашний город заканчивался. Дом этот и сейчас можно найти на картах современного Ташкента:

Правда, на прилагаемой карте отражены не все детали, имевшие место быть в то далёкое время. И которые я немного дорисовал и подписал. И главной деталью нашего двора была беседка, находившаяся на так называемой горке. Кстати, вследствие особенностей рельефа такая горка была в очень многих ташкентских дворах. А в нашем дворе она, кроме местопомещения беседки, вызвала ещё и то, что третий, двухподъездный, корпус дома (дорисован мной) был двух с половиной этажным: первый подъезд имел три этажа, а второй — два. А Корпуса 1-й и 2-й оба были двухэтажными, но зато трёхподъездными.

Территория между этими тремя домами и представляла наш двор, обнесённый забором из железных прутьев. Между 1-м и 2-м корпусами располагались ворота, также железные. Нормальное их положение было «закрыто», народ входил и выходил через калитку. А ворота открывались, когда обитатели разъезжался в поле — для экспедиционных машин, на предмет погрузки барахла.

Ибо дом наш был ведомственный, все его обитатели работали или в Краснохолмской экспедиции (урановой, подчинения Средмаша), или в разных конторах Мингео УзССР. Или, по крайней мере, имели к этим ведомствам хоть какое-то отношение. Так что летом (точнее, обычно весной) большинство взрослых обитателей выезжали в поле, а некоторые краснохолмцы сидели вообще на круглогодичьке, в редкими заездами в город.

Однако вернёмся к беседке. Это было круглое (диаметром метров 6–7) деревянное сооружение с крышей на столбах (высотой метра 4), деревянным полом и чем-то типа лавочек по периметру. И оно служило центром притяжения для ребят и девчат нашего двора в возрасте (непосредственно перед землетрясением) от 7–8 до 14 лет (мне весной того года было одиннадцать с половиной). В тёплое время года (а оно в Ташкенте в среднем продолжается с марта по ноябрь) мы собирались там вечерами, пели песенки из общесоюзного тогда дворового репертуара, рассказывали страшные истории, также известные по всей стране — про чёрного-чёрного человека без сердца, про гигантскую мясорубку, изготовлявшую для пирожков фарш с человеческими ноготками, про… да уже и не упомню, про что ещё. И просто разговаривали на разные темы — от книжек и фильмов до школьных проблем по борьбе с учителями (все учились в одной школе — ранее упомянутой 172-й).

О пении песен надо сказать подробнее — они имели непосредственное отношение к основной теме этого рассказа. Хоровое пение у нас не прижилось, исполнение было сугубо индивидуальным, без всякого аккомпанемента — всякого рода гармони из употребления в то время вышли, а гитары в моду ещё не вошли. Пели каждый кто что помнил, от псевдоблатных песен до ура-партиотических. Но в основном именно дворовые, про Гамлета с пистолетом, Отелло, графа Толстого — мужика не простого, и так далее. Они считались народными — и лишь много лет спустя я узнал, что авторами многих из них были Алексей Охрименко и его товарищи.

Не прошла мимо нас и заморская экзотика — начиная с «Гавани» и «Кейптаунского порта» и вплоть до «испанца — Джонни красавца» (такое вот у него типично испанское имя было, ага). Кстати, известный у нас вариант «Жанетты» я не слышал больше нигде и никогда, и ныне в сети его не найти. Там были слова:

А боцман Браунинг
Лежит на палубе,
И держится за яйца
Огромною рукой.

Была ещё замечательная пиратская песня — про Джона Кровавое Яйцо, капитана на шхуне с названием, которое даже я не рискну воспроизвести при дамах. Она была известная у нас в двух вариантах, что послужило однажды причиной раскола нашей дворовой команды. Одни считали, что особой приметой капитана было —

Словно жопа крокодила
Капитаново лицо.

Другие же настаивали, что лицо это было

Словно жопа бегемота

Практически до драки доходило — но потом как-то разрулили ситуёвину и пришли к какому-то консенсусу (какому — уже не помню).

Песенку про капитана Джона, напротив, сейчас в сети найти легко. Однако она очень отличается от той, что пели мы — большинство ныне известных вариантов представляют собой мало осмысленный набор обсценной лексики. А надо сказать, что в нашем дворе (как и вообще в Ташкенте) матом в прозе практически не ругались — он считался украшающим элементов Высокой Песенной Поэзии. Я, например, матом стал ругаться, когда попал в высококультурный город Москву. Правда, долго потом остановиться не мог. Хотя со временем матом ругаться перестал — стал им разговаривать.

Так мы в беседке коротали время, свободное от школы с её уроками, футбола, спортсекций и всяческих кружков — времени почему-то на всё хватало. Даже на посещения кинозала в Доме культуры работников обувной фабрили (которую в народе прозвали Клубом сапожников) — считалось делом чести, подвига и геройства побывать на всех сеансах, куда запрещался вход детей до 16-ти лет. И продолжалось это до 25 апреля 1966 года, после которого беседка стала для нас на целый месяц не местом проведения досуга, а домом родным.

Причиной этого стал первый и самый сильный толчок Ташкентского землетрясения, произошедший 26 апреля 1966 года в 05:23 по местному времени (тогда разница с Москвой составляла 3 часа). Точную дату я, разумеется, тогда не запомнил, а время — тем более, так как сам толчок благополучно проспал. Но был разбужен родителями и выгнан из квартиры, сначала на улицу. Так же поступили и все остальные жители. Ребята и девчата тут же скучковались в беседке, и до утра рассказывали страшные истории.

Надо сказать, что в наших домах никаких разрушений не было, только стены пошли трещинами, да и то не сильно. Как потом оказалось, сильные разрушения произошли только в центре города — там мощность землетрясения превысила 8 баллов по 12-балльной шкале. Старый город с его дувалами подходил тогда к центру вплотную — и, тем не менее, дувалы эти пострадали очень мало. Не сильно, как уже сказал, пострадали и окраины вроде нашей — но там и мощность первого толчка была 5–6 баллов, а то и меньше.

Афтершоки повторялись сразу после основного толчка постоянно, потом пореже, как минимум, на протяжении мая и июня (позднее меня в Ташкенте уже не было). Большинство из них были силой в первые баллы, но были и более мощные. Самые сильные достигали 7 баллов, парочку из таких я успел ощутить. Разрушений они, кажется, уже не вызывали: всё, что могло разрушиться — разрушилось. А массовые разрушения начались позже: руководство республики решило полностью реконструировать центр города. Тем более что для этого были условия — множество строителей, съехавшихся со всей страны. И потому сносились дома, как уже не пригодные для жизни, так и те, что могли бы быть отремонтированы. Именно обитатели последних и составили большинство населения знаменитых палаточных городков Ташкента.

Городки эти патрулировались по периметру ВВшниками, имевшими автоматы и приказ стрелять по мародёрам без предупреждения. Были ли случаи применения приказа — сказать трудно. Сейчас в сети можно найти сведения, что мародёрства не было от слова вообще. Но тогда по Ташкенту ходили слухи, что таки были. Однако имели ли эти слухи основания — судить не берусь. Ведь Ташкент тогда был город маленьким (почти как нынешний Питер — всего-то чуть больше миллиона жителей), круги перекрёстных знакомств — наоборот, очень большие и пересекающиеся. И слухи по нему распространялись со скоростью звука, а может и быстрее.

Это касалось и числа жертв непосредственно землетрясения. Официальных сообщений на эту тему не было, в сообщениях акустических (то есть по слухам) — были две крайности: одни говорили, что летальных жертв не было вообще (только ушибленные), другие же пугали многими сотнями, а то и тысячами погибших и бессчётном количестве раненых.

Сообщения «полуофициальные» (то есть от полученные от действительно информированных знакомых) оценивали число погибших примерно в десяток, и в несколько сотен — число раненых различной тяжести. И это тогда казалось похожим на правду: среди знакомых нашей семьи, их знакомых и знакомых знакомых (а это очень широкий круг — вследствие упомянутой «малости» Ташкента) не было ни погибших, ни раненых. И сейчас в сети можно найти данные примерно такие же, как и тогдашние «полуофициальные» — 8 человек погибших и около 200 госпитализированных.

А вот жертв косвенных было действительно много: постоянные афтершоки и вообще общая нервозность обстановки очень плохо отражались на сердечниках, особенно не юного возраста. Что вызвало вспышку инфарктов и прочих сердечных хворей, в том числе и с летальным исходом. Сведений о их количестве не было и нет — учёту такие вещи поддаются с трудом (если вообще поддаются).

Однако у пацанвы города Ташкента никаких стрессов не было. Напротив, случилась нечаянная радость. Сразу после первого толчка, на следующий день или через день (уже не помню) отменили, всех школьников досрочно распустили на каникулы.Кажется, по 7 класс включительно — 8-й класс тогда был полувыпускным, после него сдавали экзамены, так что им не повезло. Но всех ребят и девчат нашего двора эта лафа затронула — самый старший из нас учился в 7-м классе.

Однако для нашего двора дело не ограничилось каникулами. Афтершоки, как уже было сказано, продолжались. И, хотя вероятность сильного, тем более разрушительного, толчка была очень мала, нас всех родители выселили в беседку на ПМЖ — снабдив каким-то спальными причиндалами, благо в Ташкенте в это время года таковых было мало. Как был организован быт, в частности, относительно харчения — не помню, тогда на такие мелочи внимания обращали мало. Но как-то был, потому что никто у нас с голоду.

А вот про снабжение пищи духовной — врезалось в память навсегда, собственно, ради этого и ведётся весь рассказ. Нам категорически запретили заходить в дома и уходить со двора — обоснованные или нет, но слухи о всяких безобразиях типа мародёрства, как было сказано, ходили упорные. А большинство из взрослых обитателей наших домов либо разъезжались по полям, либо вплотную занимались организацией полевых работ, что есть дело очень хлопотное и занимающее много времени. Так что контролировать запреты не всегда было кому. И решили наши старшие прикрепить нас к месту духовными ценностями.

В беседку протянули сеть (не интернет, и даже не локальную, а просто электрическую). Притащили магнитофон — как сейчас помню, то была Астра-2, разумеется, катушечная. И кучу бабин с записями. Преобладал советский официоз, имелась какая-то отечественная эстрада, не обошлось и без классики. Что, однако, нашего внимания не привлекло: официоза и эстрады все наслушались по репродуктору и телевизору, любителей классики среди нас не водилось.

Однако среди всего того изобилия обнаружилось несколько бобин с песнями жанра, нам совершенно незнакомого. Они немножко походили на любимые дворовые, только были лучше. Это были записи авторской песни в исполнении их же авторов. Впрочем, слов таких мы тогда не знали, как и словечка «барды». Что не помешало нам слушать их постоянно и с удовольствием, чуть не до полного износа плёнок — их приходилось постоянно подклеивать ацетоном.

Записи были абсолютно бессистемные, что называется, качество их — не блестящее, можно было лишь понять, что поёт несколько человек. Позднее, путём расспросов старших товарищей, среди них удалось точно идентифицировать Кима, Визбора, Городницкого. Кто там был ещё, и был ли — не помню. Но именно с этих записей началась моя любовь к авторской песне. И в первую очередь к Визбору — он произвёл на меня впечатление, до сих пор неизгладимое: я люблю абсолютно все его песни. Хотя некоторые — больше, чем остальные.

Прошло чуть больше десяти лет — и жизнь столкнула меня с Визбор Иосичем: наша Текеликская ПРП и альплагерь «Высотник» (вместе с альплагерем «Международник») делили жизненное пространство базы на Южном Алае. А московский «Спартак», в котором он состоял, выходила на маршрут на пик Айдарбек с одного из наших верхних лагерей. Впрочем, вкратце я эту историю затрагивал в другом контексте.

Кима я тоже люблю слушать до сих пор — правда, под более иное настроение. И из ранних песен Городницкого тоже есть несколько, которые входят в число любимых.

Однако пора закруглять рассказ. Май подошёл к концу, и вместе с ним — наша «беседочная» жизнь: пацанва стала разъезжаться по лагерям, именовавшимся тогда пионерскими. Большинство отправлялось в наш ведомственный «Геолог», что лежал тогда на реке Пскем, разделяющей Угамский и Пскемский хребты (неподалёку от Бричмуллы, известной). Нынче детский оздоровительный лагерь с таким названием существует — только из описаний я не понял, находится ли он на том же месте, что и прежний «Геолог».

Ну а испытывал инстинктивное отвращение к пионерлагерям (из одного ужен сбегал в предшествующее лето). И потому был взят в качестве бесплатного (то есть неоплачиваемого) приложения к полевому отряду САИГИМСа, с возложением на таковое обязанностей прислуги за всё. И в результате оказался на речке Тепар, правом притоке всё того же Пскема. Неподалёку от того места, где высится пик Аделунга. Там, среди плодово-выгодных лесов, арчёвников и альпийских лугов, я впервые столкнулся с ишаками: позднее мне довелось с ними работать — но уже в Таджикистане, на Шинг-Магианских озёрах. Но это — другая история, и она ещё не написана.

Книжная седьмица, день второй: Повесть о Ходже Насреддине

Алексей Федорчук

Как и было обещано в День первый, это рассказ о второй книге, которую я обязательно взял бы на необитаемый остров. И которая также всегда со мной вот уже полвека. Когда у меня плохое настроение, я открываю эту книгу на произвольной странице — и читаю в сто пятисотый раз. Хотя почти всю знаю если и не наизусть — то близко к тексту. Вот она:

Леонид Соловьёв. Повесть о Ходже Насреддине

Рассказывать об этой книге невозможно — её нужно читать. Скажу только, что Насреддин — очень популярный персонаж азиатского фольклора, сбоники рассказиков о его похождениях можно найти в любой тюрко- и ираноязчной стране (возможно, и арабоязычной — но врать не буду, не бывал). Однако Повесть Соловьёва — это не пересказ результатов работы творческого гения какого-то абстрактного народа. Хотя он и использовал некоторые мотивы из анекдотов про Насреддина. В Узбекистане он был известен обычно как Насреддин Апанды, или даже Апанды просто, а в более иных странах часто именовался Муллой Насреддином, хотя никаких следов наличия у него духовного звания обнаружить в историях о нём не получится. Однако фрагменты из историй этих Соловьёв именно использовал: и «Возмутитель спокойствия», и «Очарованный принц» — цельные произведения с очень продуманными сюжетами, целиком принадлежащими автору этих книг.

Сюжеты пересказывать не буду — читавшие его знают не хуже меня, не читавших не стоит лишать удовольствия от первого прочтения Повести. А уж самые нетерпеливые могут ознакомиться с любой их экранизацией — одна из которых вышла в то время, когда автор исходника следовал в места, куда следует…

Однако, пролагаю, что читающие эти строки немножечко доверяют моему вкусу (иначе не читали бы, верно?). И потому из всех экранизаций рискну рекомендовать фильму «Гляди веселей», Таджикфильм, 1982 год. Она лучше всего передаёт лух книжек Соловьёва (хотя и про ранние экранизации худого слова не скажешь, особенно ту, что со Свердлиным в главной роли). Правда, Ходжа Насреддин там получился… не очень выразительным, но это не вина автора книги. И даже не вина режиссёра — он старался как мог. И, хотя не каждому хорошему режиссёру дано быть актёром (как и наоборот), обаяние книги он до нас донёс. К тому же Багдадский вор в исполнении Сайдо Курбанова бесподобен.

Лет почти 15 назад, во времена байды.ру, попытался я сочинять продолжение Повести про Ходжу Насреддина. Начало своего сочинения помню до сих пор.

Свой пятидесятый год Ходжа Насреддин снова встретил в пути. Гюльджан умерла, старшие сыновья погибли в боях с узбеками Шейбани-хана, младшие разбежались по ходжентским базарам. Оседлал тогда Насреддин правнука своего Серого — и отправился по Фергане…

Потом байда.ру в очередной раз накрылась медным тазом вместе со своей базой данных. А воспроизводить всё обратно у меня силов не нашлось. И локальной копии не осталось — потому как прямо в онлайне тогда сочинял, под настроение.

Больше настроения не было — байда.ру в очередной раз изменила мою жизнь. Косвенно, но изменила. К добру ли, к худу ли — до сих пор не знаю. Наверное, к добру. Потому что от изменений остались очень хорошие воспоминания. И товарищи, с которыми общаюсь по сей день. Ибо сказал Ходжа Насредддин:

Вслед за холодной зимой всегда приходит солнечная весна; только этот закон и следует в жизни помнить, а обратный ему — предпочтительнее позабыть.

Но самое главное — я тогда понял, что к сказанному о Ходже Насреддин Соловьёвым добавить нечего. А вот об авторе книги, Леониве Васильевиче Соловьёве, говорить можно было бы долго — но увы, данных о нём до крайности мало. И даже написанная им в поздние годы Книга юности — не столько автобиография, сколько литературное произведение.

Легенда советских лет гласила, что он был сыном драгомана российской дипломатической службы, и за детские годы изъездил с отцом весь Ближний Восток. Однако документально подтверждённая его биография выглядит чуть менее экзотичной — все известные из неё факты можно найти на сайте Наш Ходжа Насреддин. И в первую очередь — в подробной статье Евгения Калмановского: в ней собраны все достоверно известные факты из биографии Соловьёва, что избавляет меня от необходимости их пересказывать. Остановлюсь только на ключевых моментах.

Соловьёв родился в 1906 году, действительно в городе Триполи (Ливан), где родители его служили в Императорском Православном Палестинском обществе, как сказали бы в советское время, по распределению. Судя по отсутствию в творчестве писателя и намёков на православнутость, родители его были людьми сугубо светскими, и по отбытию положенного срока вернулись в Россию, когда Соловьёву было три годика. Так что детальное знание Востока он приобрёл уже позднее, когда в начале 20-х его семья оказалась в Коканде, где потом развернётся изрядная часть действия «Очарованного принца». И где начался творческий путь писателя.

А творческий его путь включал, в частности, поросячий цикл «переводов» узбекских, таджикских и киргизских «народных» песен и сказаний. Каковые были сочинены им самолично. И не только опубликованы в советской печати, но и неожиданно получили документальное подтверждение: их «оригиналы» были «обнаружены» фольклорной экспедицией в 1933 году. Так что шутники водились в то время (которое часто считают однозначно мрачным) не только среди писателей, но и среди этнографов и фольклористов.

Тем же 30-м годом датируется и гибель друга Соловьёва, Мумина Одылова, которому будет потом посвящена Повесть о Ходже Насреддине:

Памяти моего незабвенного друга Мумина Адилова, погибшего 18 апреля 1930 года в горном кишлаке Нанай от подлой вражеской пули, посвящаю, благоговея перед его чистой памятью, эту книгу.

В нем были многие и многие черты Ходжи Насреддина — беззаветная любовь к народу, смелость, честное лукавство и благородная хитрость, — и когда я писал эту книгу, не один раз мне казалось в ночной тишине, что его тень стоит за моим креслом и направляет моё перо.

Он похоронен в Канибадаме. Я посетил недавно его могилу; дети играли вокруг холма, поросшего весенней травой и цветами, а он спал вечным сном и не ответил на призывы моего сердца…

Калмановский в статье по указанной ссылке считает, что образ Мумина Одылова — также очередная мистификация — для пущей связи с современностью. Обосновывая это тем, что никаких документальных записей о его существовании обнаружено не было. Однако то же самое можно сказать и о 99% жителей тогдашнего Туркестана — ЗГСов в то время там не существовало. А вот указание точных географических названий — весомое свидетельство реальности существования Мумина Одылова.

Конечно, можно было бы допустить, что и Нанай (Узбекистан, где есть два кишлака с таким названием, имеется ввиду, скорее всего, тот, что находится на ферганских склонах Чаткала), и Канибадам (Таджикистан, ближе к Ходженту aka Ленинабаду) упомянуты автором пущего реализьму придания для. Только вот оценить этот реализм могли только те, кто знал: мусульманин должен быть похоронен на родине и по возможности до захода солнца — расстояние между Нанаем и Канибадамом в принципе такую возможность допускало. А вот то, что понимающих это среди читателей было много — мало вероятно.

И потом, одно дело — развлекаться по адресу батыра Ленина, и совсем другое — изобретать образ погибшего друга. Думаю, все читавшие Повесть, согласятся: Соловьёв на такие «шуточки» способен не был…

Что ещё остаётся добавить? «Возмутитель спокойствия» был издан в 1940 году, а первая его экранизация датируется военным 1943-м. В это время Соловьёв был военным корреспондентом на Черноморском флоте. Судя по боевым наградам (Орден Отечественной войны I степени и медаль «За оборону Севастополя») — был из тех военкорров, которые

С лейкой и блокнотом,
А то и с пулемётом
Сквозь огонь и стужу.

А в 1946 году на экраны вышел фильм по ещё несуществующей книге — «Похождения Насреддина», в котором Леонид Соловьёв (вместе с Виктором Витковским) выступает в качестве сценариста. И опять фильм выходит без автора — он под арестом на основании показаний арестованных ранее коллег-писателей, в которых содержались примеры его антисоветских высказываний. В 1947 году Особым Совещанием при НКВД на 10 лет, отбывал наказание в Дубравлаге (Мордовия), освобождён по амнистии в 1954.

Однако в промежутке между осуждением и амнистией, по договору с начальником лагеря, успел написать вторую часть Повести — «Очарованного принца». За что даже получил гонорар — освобождение от так называемых общих работ, на которых выжить было практически невозможно. Обе части были изданы под одной обложкой (той самой, что приведена в качестве иллюстрации к этому очерку) в 1956 году. И именно в ней появляется посвящение Мумину Одылову…

Книжная седьмица: вступление

Алексей Федорчук

Некоторое время назад Марина Фридман предложила на Фейсбуке устроить нечто вроде недели любимой книги: по одной в день. Мне идея очень понравилась, и я подключился к её реализации. Сначала не очень резво. Но постепенно вошёл во вкус, и мне очень понравилось быть злобным литературным критиком. Ибо осознал я, что, подобно Витьке Корнееву из «Понедельника…», я по натуре не Пушкин, я по натуре Белинский. Хотя и не очень неистовый. И в результате разместил на Фейсбуке первую семёрку своих любимых книг. Читать далее «Книжная седьмица: вступление»

Книжная седьмица, день первый. Исландские саги

Алексей Федорчук

Некогда на одном из ныне исчезнувших ресурсов обсуждался вопрос: какую книжку взять на необитаемый остров, по мотивам чего была написана соответствующая заметка. Правда, в процессе её соичинения выяснилось, что я на необитаемом острове ограничиться одной книжкой не могу — мне надо их две. О второй из них будет говориться в День второй. А первая вот — моя любимая книга на протяжении последнего полувека: Читать далее «Книжная седьмица, день первый. Исландские саги»

Великолепные семерки

Алексей Федорчук

Ну какой же русский среднего поколения не смотрел в детстве исконно русский вестерн — «Великолепная семёрка»? Тем более, что исполнитель главной роли в нём, Юл Бриннер, имел к Руси самое непосредственное отношение: дедушка его, Юлий Иванович Бринер, английско-подданный швейцарского происхождения, был заодно и купцом Первой Гильдии в потерянной булкохрустящей России. Ещё в начале 90-х годов прошлого века под Владивостоком была деревня Бринёвка, некогда ему принадлежавшая. Может быть, и по сей день есть… Читать далее «Великолепные семерки»

Великий Кумрочский поход, 1987 год: примечание к маршруту

Алексей Федорчук

О Великом Кумрочском походе было рассказано давным-давно. И даже показано в цвете. Однако тут Николай Цуканов, его участник и предводитель, обнаружил у себя в закромах несколько старых фотографий — причём чёрно-белых. Что и вызвало к жизни это небольшое примечание. Читать далее «Великий Кумрочский поход, 1987 год: примечание к маршруту»

Закарпатская зимняя практика, 1979 год, дополнение

Алексей Федорчук

О зимних практиках наших студенческих времён уже говорилось на этих страницах. Упоминалась там и Закарпатская практика 1979 года. И вот недавно мой друг (и участник той практики) Николай Цуканов раскопал в своём фотоархиве пару фотографий той поры. Вот одна:

Читать далее «Закарпатская зимняя практика, 1979 год, дополнение»

Ремонт и WiFi

Алексей Федорчук

Если позавчерашнее утро началось с неожиданной подлянки, то вчерашнее — с запланированной неприятности. Ибо уже с неделю по всему дому висели объявления, что в связи с вялотекущим капитальным ремонтом (первым за 40 лет) 27 апреля с 9-15 до 21-00 будет обесточен весь дом, включая лифты. Читать далее «Ремонт и WiFi»

Про апрельские морозы

Алексей Федорчук

Дело было… нет, не в степях Херсонщины, не в горах Киргизщины, не в тундрах Корякщины, не в смешанных ландшафтах Корейщины. И даже не в корсиканских маки, которые на самом деле такие маки, что всем Mac’ам маки. Да и называются на ихнем корсиканском как-то по другом (как — каюсь, забыл, потому как не знал). А было это в тёплом и уютном нашем ближнем Замкадье, в далёком уже 76-м или 77-м году прошлого века. Читать далее «Про апрельские морозы»

Ещё раз о молотках. Точнее, о ручках. 1965

Алексей Федорчук

Образовалось на Фейсбуке с подачи Вячеслава Гурьянова обсуждение темы геологических молотков. И в частности, затронут был вопрос — из чего лучше всего делать для них ручки. Мы с Вячеславом единогласно пришли к мнению, что всякие новомодные материалы типа стеклопластика для этой цели более чем не годятся — ещё менее, чем различные железяки. Я в своё время писал о несравненных качествах рябины. Вячеслав, со ссылкой на компетентное мнение великого В.А.Обручева, предложил дикую грушу. И тут я вспомнил о дереве из которого ручки были — вне всякой конкуренции. Читать далее «Ещё раз о молотках. Точнее, о ручках. 1965»

Чилийские репортажи-2018. Эль-Табо

Ольга Федорчук

Нашим первым объектом в этом году был город Эль-Табо (El Tabo). Он расположен почти посередине Тихоокеанского побережья Чили, у лагуны Эль-Пераль. В 18-ти км к югу от него — Сан-Антонио, центр провинции, в которую входит Эль-Табо, в 45 км к северу — областной центр Вальпараисо. К сведению: область в Чили, как ни странно, больше провинции, областей в ней 15, а провинций 54. Сам же Эль-Табо — центр одноимённой коммуны, в которую, кроме него, входит ещё городок Эль-Крусес (Las Cruces): Читать далее «Чилийские репортажи-2018. Эль-Табо»

Введение в Буровые истории. Вне времени и пространства

Алексей Федорчук

В одном из обсуждений на Фейсбуке, в связи с заметкой про эффект окурка и его связь с бурением и «дырявыми» процессорами, возник вопрос: что такое керн и выход керна? Тут я и смекнул, что не дал самого элементарного терминологического введения — как и в первой из моих Буровых историй. Читать далее «Введение в Буровые истории. Вне времени и пространства»

Про бурение, «дырявые» процессоры и «эффект окурка». Алай, 1978 год

Алексей Федорчук

В связи с обнародованной информацией о дефектах в процессорах (старшему из которых, как оказалось, более двадцати лет) вспомнилась мне история ещё более старая. Казалось бы, с процессорами никак не связанная — тем более, что и слова такого мы тогда не знали. И, тем не менее… Читать далее «Про бурение, «дырявые» процессоры и «эффект окурка». Алай, 1978 год»

О худшем в мире пиве. Усть-Нера, 1975 год

Алексей Федорчук

Время от времени в социальных сетях возникают дискуссии — какое пиво самое лучшее. Дискуссии эти бесплодны. Ибо лучшесть пива — сугубо дело вкуса: кто-то любит лёгкое и светлое, а кому-то предпочтительней чёрное и горькое. А есть и такие, кто, подобно лирическому герою Визбор Иосича Читать далее «О худшем в мире пиве. Усть-Нера, 1975 год»

Новогодняя история — 1975-й год

Алексей Федорчук

Дело было в последние часы 1974 года. Был в гостях у тогда любимой девушки. Ну и наступил психологический момент для расставания — типа там облико морале, Новый год — праздник семейный, надо его в кругу семьи встречать. В общем, домой поехал. Да, для определённости — это в городе Москве происходило, северо-запад. Ну и самый простой вариант для меня был — сесть в трамвай девятый шестой номер, что от метро Сокол до самоего Братцева шёл. А мне-то и чуть ближе надо было — до пересечения улицы Туристской с Героями Панфиловцами. Читать далее «Новогодняя история — 1975-й год»

Старая готическая сказка

Алексей Федорчук

Как известно, на Facebooke невозможно найти ничего древнее недельной давности. А время от времени там возникает необходимость обращения к вечным сюжетам. И, чтобы не пересказывать одно и то же в стопятисотый раз, решил я излагать эти сюжеты здесь, а на FB просто давать ссылку. Итак, один из таких вечных сюжетов — в каноническом исполнении. Читать далее «Старая готическая сказка»

Рассказ о царе Фарзое. Часть 3, ретроспективная: Великая Скифия и её падение

Алексей Федорчук

Ретроспективу событий, которые в конце концов привели к возникновению царства Фарзоя, целесообразно начать с 339 г. до н.э. Это — дата гибели Атея, последнего известного по имени царя Великой Скифии, контролировавшей всё Северное Причерноморье, а временами также частично и Западное. Читать далее «Рассказ о царе Фарзое. Часть 3, ретроспективная: Великая Скифия и её падение»

Олюторка, 1980: лагуна Аят и её камбала

Алексей Федорчук

Дело было в тундрах Корякщины. Забросились мы на лагуну Аят, это побережье моря имени командора Беринга, прямо напротив посёлка. Ну работали там, как обычно, пресловутую «олистострому» нашли, которая с тех пор долго поминалась добрым и ласковым русским словом, ибо не олистостромой она была, а… ох, думаю, и по сей день никто не знает, чем была эта олистотострома. Но это — фрагмент другой истории. Читать далее «Олюторка, 1980: лагуна Аят и её камбала»

Джером К. Джером и княжна Кудашева

Алексей Федорчук

Преферансисты говорят, что карта слезу любит. Однако оказалось, что и книжка — тоже. Много лет я плакался, что давно не перечитывал одну из любимых вещей — тех самых «Троих в лодке», которые не хотели говорить за собаку (потому что у автора, Джерома К. Джерома, собаки тогда не было). И оправдывался тем, что что не могу найти тот старый перевод, который прочёл в юности и в восхищении. Потому как напрочь забыл, чей он. А вот тут возникло обсуждение в Фейсбуке — и потребовалось мне уточнить любимую цитату из старины Джея. Так мигом нашёлся тот перевод. Вот он: Читать далее «Джером К. Джером и княжна Кудашева»

Приморье, 1973 год. Сплав по реке Самарге

Алексей Федорчук

В закромах Родины обнаружились три старых фотографии, которые пробудили воспоминания — почти 45 лет прошло с тех пор. Приморье, 1973, как указано в титле, год. Сплав по реке Самарге — это самый север Приморского края, на границе с Хабаровским. Что мы там делали? Читать далее «Приморье, 1973 год. Сплав по реке Самарге»

Рассказ о царе Фарзое. Часть 2, нумизматическая

Алексей Федорчук

Во второй части нашего «Рассказа» речь пойдёт преимущественно о монетах Фарзоя. Но не только — говорить о монетах его и Инисмея, не затронув тему их «царских знаков», невозможно. А знаки эти, так называемые тамги, наносились не только на монеты, но и на более иные предметы. Которые подчас находились в составе археологических комплексов. Так что, забегая впрёд, здесь будет немного затронута и археология вообще. Читать далее «Рассказ о царе Фарзое. Часть 2, нумизматическая»

Рассказ о царе Фарзое. Часть 1, романическая

Алексей Федорчук

Не в обиду моим читателям рискну предположить, что большинству из них имя, вынесенное в заглавие материала, ни о чём не говорит. И ничего зазорного в этом нет. До недавнего времени о царе Фарзое мало чего могли сказать и специалисты по античной истории Северного Причерноморья с тамошними скифами и сарматами, их закадычными врагами и злейшими друзьями, предками и потомками. Читать далее «Рассказ о царе Фарзое. Часть 1, романическая»

Роберт Уильям Сервис: стихи и жизнь

Алексей Федорчук

Как говорилось в предыдущем очерке, он поначалу затевался как краткое предисловие к рассказу о Роберте Уильяме Сервисе. Его «Избранные стихотворения», переведённые Андреем Кротковым, занимают едва не половину всего сборника «Художественный перевод и сравнительное литературоведение. VII» (с. 214–409). Читать далее «Роберт Уильям Сервис: стихи и жизнь»

О переводах вообще и переводах стихов в частности

Алексей Федорчук

Повод для сочинения предлагаемой пары очерков был прост: благодаря любезности Андрея Кроткова в мои руки попал сборник под названием «Художественный перевод и сравнительное литературоведение. VII». По ряду причин он произвёл на меня очень большое впечатление. Ибо про сравнительное литературоведение в нём говорится очень мало. А вот переводов стихов, причём очень художественных — весьма много. И поначалу я хотел написать просто короткую заметку с перечислением имён ряда малоизвестных у нас поэтов. А также имён тех, про которых мало кому известно, что они были поэтами. Однако заметка разрослась в два очерка, первый из которых — на этой странице. Читать далее «О переводах вообще и переводах стихов в частности»

Мауи в полинезийском контексте. География и impression

Алексей Федорчук

За последнее время мы с котом Мануалом немало написали о дистрибутиве Maui. И потому возникла мысль осветить вопрос — откуда взялось его название. Из чего и возникла следующая серия очерков. Правда, кот Мануал отказался участвовать в этом деле, отговорившись тем, что не любит всяких островов, морей и вообще воды. Так что всё дальнейшее — на совести автора этих строк. Читать далее «Мауи в полинезийском контексте. География и impression»

Притча об Очень Страшной Чёрной Текстовой Консоли и четырёх юных линуксоидах

Перевод с древнекитайского: кот Manual
Литобработка: Алексей Федорчук

Притчу о четырёх мудрецах с различным отношением к Дао и пофигизму знают все. Но мало кому известно, что это всего лишь преложение древней красивой легенды, которую Лао Цзы услышал на одной линуксовой пьянке. А его последователи, сподвижники и соратники со временем всё забыли и переврали. Так что внимайте истинному исходнику. В котором не было ни малейших моралей. Ибо в старое время sapiens‘ам и без всяких моралей всё было sat. Читать далее «Притча об Очень Страшной Чёрной Текстовой Консоли и четырёх юных линуксоидах»

День геолога: 2017

Алексей Федорчук

Есть у нашей старой команды такая традиция — на День геолога собираться. Водку пьянствовать, беспорядок нарушать, о старых полях вспоминать. Раньше ещё о будущих сезонах говорили — но сейчас таковых не предвидится. Читать далее «День геолога: 2017»

О Панове, Дмитрии Ивановиче

Алексей Федорчук

Вчера городской телефон принёс печальную весть — впрочем, других вестей я от него давно уже не получаю. А эта дошла до меня через третьи или четвёртые руки, и была такова: несколько дней назад скончался Дмитрий Иванович Панов. Правда, как показало недолгое и независимое расследование в социальных сетях, произошло это не несколько дней назад, а аж 3 февраля, за неделю до его восьмидесятипятилетия. Но официального сообщения ни на одном ресурсе, связанном с МГУ, я не обнаружил. Что и послужило причиной для сочинения этой заметки. Читать далее «О Панове, Дмитрии Ивановиче»

РТИ №2 и минерально-сырьевая база СССР

Алексей Федорчук

Время от времени в разных социальных сетях возникают споры — для чего нужны презервативы. Кто утверждает, что они служат для сбережения спичек в турпоходах, кто пытается уверить, что их можно использовать в качестве жгутов при ранах, сопровождаемых сильным кровотечением (что, кстати, не верно — для этих целей годится только репшнур 6 мм), кто… да мнений по этому поводу — без счёта. И все — неправильные. Потому что главное их назначение было — служить развитию минерально-сырьевой базы Советского Союза. Читать далее «РТИ №2 и минерально-сырьевая база СССР»