2004 г
И этот марксистский подход к старине
Давно применяется в нашей стране.
Он нашей стране пригодился вполне,
И вашей стране он сгодится вполне…
Александр Галич
Это — заметка о том, почему я не люблю разговоры об отечественной истории. Сразу предупреждаю — я не пытаюсь никого ни в чем убедить, и не собираюсь чего-либо кому-нибудь доказывать. В дискуссию тоже вступать не намерен, ибо все сказанное ниже представляется мне очевидным, исходя из элементарной логики. И, надеюсь, станет очевидным для большинства, когда отгорят костры эмоций, и историю Советского Союза можно будет рассматривать «без гнева и пристрастия», как историю Рима эпохи Тацита. Впрочем, возможно ли беспристрастное рассмотрение истории вообще?
Для начала должен покаяться — историю я очень люблю. Всех стран, во всех ее проявлениях, с самой ранней юности. И за все годы любительского изучения беспристрастного взгляда на нее выработать мне не удалось. Я очень люблю некоторых, часто полузабытых, исторических персонажей, с которыми ощущаю просто что-то вроде мистической связи. И очень не люблю некоторых иных, подчас знаменитых и возведенных на пьедесталы национальных героев. Единственное, что вырабатывают годы изучения истории — это способность взгляда на события с разных сторон, и иммунитет против веры в прямые исторические свидетельства, каковые, за редким исключением, суть разновидность пропаганды. Истинные исторические свидетельства всегда косвенны, и истинность их оценивается только по последствиям. Впрочем, задолго до меня это прекрасно сформулировал Александр Дюма-отец — «не следует верить ни тому, что говорят министры, ни тому, что говорят их враги».
Именно история позволила мне выработать стойкий иммунитет против марксизма вкупе с ленинизмом и прочими …измами. Лет в 15 довелось почитать мне «Происхождение семьи, частной собственности и государства» товарища Энгельса, Фридриха. Да вот только посчастливилось: к тому времени я успел прочитать «Германию» Тацита, «Историю» Геродота, «Лигу ирокезов» Моргана. Короче, все, что дядя Фридрих называл среди своих первоисточников. И из прочтения оных однозначно следовало, что а) своих источников он не знал, б) не понял, и в) а что знал и понял — так переврал.
И с тех пор, на протяжении последующих 20 лет советской власти, я умудрился не прочитать ни одного произведения классиков, не законспектировать ни одной ленинской работы, все экзамены по общественным дисциплинам я сдавал, пересказывая соответствующую случаю статью из «Краткого философского словаря», прочитанную по дороге в университет, из всего курса был единственным, получившим трояк на госэкзамене по научному коммунизму, кандминимум по философии (тогда — макрсистко-ленинской) сдавал, будучи в дрезину пьяным — трезвым я бы и двух слов на эту тему не связал.
Это я все к тому, что мое восприятие истории осталось практически не затронутым марксизмом — а этим мало кто может похвастаться не только в моем поколении, но и в более младших. Полузнание марксизма — а марксизм по определению ориентирован именно на полузнание, ибо глубокое его изучение ведет либо в «Кащенку», либо в антимарксизм, — пустило в нашей стране исключительно глубокие корни. И проступают над поверхностью сознания, образования, просто жизненного опыта эти корни особенно рельефно, когда речь заходит об отечественной истории.
Конечно, любому увлеченному своей работой историку свойственно принимать близко к сердцу радости и беды изучаемых им народов — пусть давно исчезнувших с лица земли. До сих пор не утихают споры, кто же победил в битве при Кадеше, случившейся в XIII веке до Р.Х. между древними египтянами и хеттами. Хеттологи доказывают, что их любимые хетты сумели остановить египетскую агрессию и спасти народы Леванта и Малой Азии от порабощения тогдашней «Империей зла» (отголоски этой традиции можно найти даже в романах Говарда о Конане-варваре). Египтологи с неменьшим пылом утверждают, что зато Рамзес II был начеку и, как всегда, несравненен в рукопашной схватке, разгромив, не смотря на хроническое раздолбайство своих полков, супостата, и пронеся флаг цивилизации по вышепоименованным просторам.
И эти страсти, до которых флейму emacs vs vi или kde vs gnome по накалу — что до Пекина раком, кипят в отношении народов, прямая этническая традиция которых оборвалась полтора (для египтян) или два с половиной (для хеттов) тысячелетия назад. Что же говорить, если речь заходит о деяниях прямых наших предках? Или, паче того, о делах отцов наших и дедов, которых мы помним вживе или по рассказам? Возможна ли здесь хоть какая-то объективность, выходящая за рамки «а наши люди — фигли говорить»?
До недавнего времени мне казалось — нет, не возможна. И не думайте, что это какая-то прерогатива нашего, русского, украинского, белорусского или там целиком советского (пусть и бывшего) народа. То же самое характерно и для тех, кого принято называть цивилизованными европейцами. Только представлением о величии творческого гения английского народа можно объяснить литературоведческий феномен Вильяма нашего, Шекспира. Когда достоверно неграмотному человеку приписывается авторство произведений, содержащих массу классических реминесценций, свидетельствующих, как минимум, о вышесреднем уровне образования…
И особенно трудно говорить объективно о войне, случившейся на памяти предыдущего поколения, о войне, унесшей немерянное количество жизней, человеческие потери в которой не подсчитаны по сию пору. Но с которой не вернулся каждый второй из поколения наших отцов и дедов. А вернувшихся — сколько их было, искалеченных физически и морально, разучившихся делать что-либо, кроме как убивать и быть готовыми к смерти в любой момент…
Однако ныне я изменил свою точку зрения. И пришел к выводу, что хотя бы попытка объективного рассмотрения отечественной истории (любого Отечества, не обязательно нашего) — возможна. А убедил меня в этом ни кто иной, как изменник Родине, клеветник, отщепенец и агент всех имериалистических разведок, Владимир Резун, в миру более известный как Виктор Суворов, в прошлом — простой советский шпион.
Для начала определимся. Все, написанное Суворовым — это не исторические исследования. Это не более, чем публицистика. И потому никаких исторических открытий он не совершает по определению. А просто, как и все публицисты, пересказывает общеизвестные факты, на которые подчас обращалось мало внимания. Как и всякий публицист, он местами откровенно передергивает в угоду концепции, местами заблуждается в полемическом запале, в обоснование одного своего тезиса может утверждать нечто прямо противоположное высказанному ранее. Однако это все — вопросы интерпретации, сами по себе факты от этого менее общеизвестными не становятся, и не нуждаются ни в каких обоснованиях материалами закрытых архивов…
Действительно, а что нового нам рассказывает Суворов? Для людей моего и предыдущего поколений — ну абсолютно ничего. Слышали мы от отцов и дедов истории о сапогах и топографических картах, об аэродромах в считанных метрах от границы, о горно-стрелковых соединениях в степях Приднестровья. О миллионах парашютистов, о поголовных ворошиловских стрелках и буденновских конниках — тем более, что и отцы, и деды наши были в их числе. «Знак ГТО на груди у него — больше не знают о нем ничего», даже у моей мамы были значки «Ворошиловский стрелок» и «Буденновский конник».
На военных кафедрах нам в курсе истории военного искусства рассказывали, что вся оборона летом 41-го сводилась к попыткам наступления — ибо ничему иному наши уставы не учили. А в школе открытым текстом говорили — собирались мы идти освобождать немецких братьев по классу от фашисткой чумы, да вот только не успели. По крайней мере, именно такой ответ я получил в 8-м классе от учителя истории — на свой вполне тогда искренний вопрос: как же так было нам не помочь немцам в борьбе против ихних фашистов?
То есть подготовка к войне, причем войне наступательной, у нас, вопреки интерпретации Суворова, но в полном соответствии с приводимыми им (и, повторяю, общеизвестными) фактами, никогда не скрывалась. Другое дело, что война эта должна была быть справедливой и освободительной, ведущей к окончательной победе социализма в мировом масштабе, к миру и счастью всех народов. Но кто же из начинающих войну будет утверждать, что готовит ее ради утверждения всеобщей несправедливости? Это только эпические злодеи утверждают — «Я иду, чтоб детей обратить в сирот, я иду, чтоб в раба обратить народ». Злодеи реальные всегда найдут высшую справедливость в своих действиях.
Да скрыть подготовку к войне было и невозможно. Собственно, сам факт существования массовой армии, основанной на всеобщей воинской повинности, — однозначный показатель подготовки к крупномасштабной агрессии. За примерами чего можно спуститься во времени не только к войнам т.н. революционной Франции и ее доблестных генералов Моро, Клебера, Буонопарте (только не говорите мне, что они защищали лозунги Свободы, Равенства, Братства не только на Рейне или Эбро, но и на Ниле или в Аккре), но и к Столетней войне с ее йоркширскими лучниками и валлийскими копейщиками.
Массовая армия создавалась для обороны от немецкой агрессии — скажите вы мне? Позволю не согласиться. Вся история учит, что оборонительная война не требует массовых армий. По двум причинам.
Первая известна нам из тех же занятий на военных кафедрах: наступающая сторона должна иметь трехкратное превосходство в живой силе и технике. А опыт первого применения массовых армий (те же войны революционной Франции вкупе с походами гражданина императора Буонопарте) свидетельствует, что превосходство это должно быть еще больше. Знаменитое «отступление Наполеона из России» — тому подтверждением. Так что массовая армия — это и есть способ создания превосходства в силах, необходимого для агрессии. Вспомним, что России для отражения бонапартова нашествия массовая армия и всеобщая воинская повинность не понадобились — достаточно было рекрутского набора.
Вторая причина еще более весома. Армия, готовящаяся к обороне, вынуждена снабжаться исключительно за счет внутренних ресурсов. Каковые а) небезграничны вообще, и б) тем более ограничены, чем более массовой (и, соответственно, отрывающей людей от созидательной деятельности) является армия.
Напротив, массовая армия, осуществляющая агрессию, в значительной мере снабжается за счет противника — в том числе и за счет банального грабежа. «Война кормит войну» — этого принципа, сформулированного Альбрехтом Валленштейном в XVII веке, осознанно или неосознанно, придерживались все завоеватели. И бензиновые двигатели советских танков предвоенного периода — тому подтверждением: ну не было у отсталых немцев должного количества соляры для бесперебойного снабжения наших дизелей.
Я не буду вдаваться в дискуссию, кто был бОльшим агрессором, партайгеноссе Гитлер или товарищ Сталин. Однако в свете всего, что известно, агрессивность последнего вызывает не больше сомнений, чем первого. Впрочем, в этом деле товарищ Сталин был просто продолжателем дела великого Ленина. Каковой без новой мировой войны и, как следствие, мировой революции жизни для Советской России не мыслил.
«Я хату покинул, ушел воевать, чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать» — эти слова ведь говорят не о событиях Испанской революции. А — о гренадском восстании, случившемся то ли в 20-м, то ли в 21-м году (на память не уверен, уточняющих материалов под рукой нет, но не позже). Возникает вопрос: Советская Россия то ли в кольце врагов, то ли только что его разорвала (хотя гражданская война еще идет на Дальнем Востоке, а в Средней Азии она по настоящему только начинается). Спрашивается — нешто у украинского паренька нет других забот, кроме как беспокоиться об земле жителей Гренадской волости? Уже не говоря о том, как «на запад, к горящей отчизне, мадьяр повезли поезда». Из которых много кто потом почему-то «в Гамбурге был под огнем», да и на баррикадах в прочих городах и весях Германщины отметился.
Так что все, что делал товарищ Сталин в 30-е — начале 40-х, — и аннексия Прибалтийских стран, и присоединение осколков бывших Речи Посполитой и Австро-Венгерской тюрьмы народов, и «Незнаменитая война» в Финляндии, и подкармливание китайских товарищей Чана и Мао с дедушкой Пэн Дэ Хуэем заодно, и свержение Реза-шаха в Иране — не более чем реализация замыслов джигита Ленина, проваленных в 20-х вследствие бездарности исполнителей…
Однако я собирался обсуждать вопрос не о том, кто начал Вторую Мировую войну, а о том, кто же победил в ней. И — можно ли называть Праздник Победы праздником вообще. И тем более — победы.
Было ли это победой с точки зрения товарища Сталина? Судя по тому, что впервые 9 мая стало праздноваться более чем через 10 лет после смерти Отца народов, сам он это победой не считал. Действительно, под его контроль попадает лишь треть Германии, меньше половины Балкан (как бы ни называть ориентацию товарища Броз Тито), положение в Китае остается неясным (а потом и совсем выйдет из под контроля), бывший капитан Советской Армии, вошедший в историю под именем Ким Ир Сена, скоро для удовлетворения собственных амбиций развяжет трехлетнюю войну, кровопролитность которой можно сравнить только с ее безрезультатностью. То есть до реализации замыслов товарища Ленина оказывается не намного ближе, чем после бегства Тухачевского из под Варшавы.
Было ли 9-е мая днем победы для соратников и преемников товарища Сталина — тех самых, кто покрасил этот день красным цветом в календаре? Для них это было сокрушительным поражением… Ибо опыт войны внушил им страх. Вне зависимости от мотивов Гитлера и его аппарата — было ли это следствием дремучей глупости и неспособности к реальной оценке сил, как это считает Суворов, или шагом отчаяния в преддверии неизбежной сталинской агрессии… Так вот, вне зависимости от этого, 22 июня показало, что нападение на Советский Союз возможно. И пусть шансы на победу у противника близки к нулю, и даже сколько-нибудь поколебать режим вряд ли получится — но вот стоить власти и, скорее всего, жизни очередному советскому вождю такое нападение очень даже может.
А власть свою и жизнь наши вожди послесталинской эпохи оценивали ничуть не ниже, нежели победу коммунизма в мировом масштабе. И потому параллельно с наращиванием наступательного потенциала (а в этом отношении в Советской Армии ничего не изменилось со сталинских времен), вынуждены были уделить внимание и обороне — и это слово уже не было эвфемизмом, как при Сталине. То есть производить наряду со штурмовиками стратегические бомбардировщики, наряду с удлиненными зарядами — противотанковые мины, наряду с минными тралами — миноукладчики. А такого не в состоянии выдержать экономика ни одной страны, в том числе и нашей. Вот она и не выдержала — просто агония, за счет нефтяного кризиса 70-х и анаболических нефтедолларов в Советской казне, несколько затянулась.
Так что и страну нашу — если в этом качестве рассматривать Советский Союз — нельзя считать победительницей. Создание НАТО привело к смещению фронтов холодной войны от джунглей Вьетнама через Гиндукуш до пустынь Южной Африки. И везде присутствовали более или менее ограниченные контингенты Советских войск. Которые нужно было кормить, снабжать техникой и прочими орудиями производства. А заодно — подкидывать всего этого и идеологически близким правителям стран, в которых они обретались, от пламенного Фиделя до скромного людоеда Иди Амина… Лишь бы путь своего развития называли они некапиталистическим. И где ж в стране было набрать столько всего — это при хлебных-то очередях под зажигательную песню «Куба, отдай наш хлеб, Куба, возьми свой сахар». Так что развал экономики был неизбежен и без оборонки — просто вследствие поддержки классово близких в далеких странах. Потому что в странах близких все стали классово страшно далеки — что-то не помню я в 60-е годы речей о революционном пролетариате той же Германии… Возникал только один вопрос — когда же это кончится? Вот в 91-м все и кончилось.
И, наконец, наш Советский народ — уж он-то точно народ-победитель? А давайте спросим об этом у тех, кто погиб в слепых контратаках лета 41-го, кто полег под пулеметами заградотрядов в 42-м, кто, пройдя окружение, плен, немецкие лагеря, отряды Споротивления и, выжив, был добит в лагерях родной земли (помните у Шаламова — «Последний бой майора Петрова»?). Умерших от истощения на оборонных заводах. Умерших от голода в блокадном Ленинграде. Расстрелянных за невыполнение плана добычи золота «в бессонные годы, когда золота требовала война, и служебное порицание, если требовалось, было одним — высшая мера» (к слову — за невыполнение плана по добыче золота в Дальстрое расстреливали еще в 56-м, при добрейшем Никите нашем Сергеевиче, Хрущеве, том самом, что «с сердечной теплотою врагов народа начал выпускать»). Числят ли они себя в победителях?
О просто боевых потерях, исчисляемых… — а знаем ли мы и сейчас, чем исчисляемых? — говорить не будем. На войне — как на войне, там всегда убивают. Да и не ответят они нам ничего. А могут ответить — те, кто вернулись с войны. Израненными, уставшими душой и телом. Но ведь не любят они отвечать на этот вопрос — те солдаты и Ваньки-взводные, сидевшие в окопах Сталинграда, закрывавшие кавказские перевалы, форсировавшие Днепр, штурмовавшие форты Кенингсберга. И это — показатель.
Зато очень любят говорить о победе замполиты всех мастей и рангов, начиная с гениального полководца полковника Брежнева и кончая профессиональными ветеранами для торжественных митингов. Но тем — по должностной инструкции положено. Да и им, как мы уже выяснили, 9 мая счастья не принесло в конечном счете…
Возникает резонный вопрос — если не мы победили в той войне, тогда кто же? Существует не лишенное оснований мнение, что на войне победителей не бывает. По крайней мере, среди ее участников. А как было на этот раз? Кто отсиживался за океаном, аккумулируя научно-технический потенциал воюющих стран? Что за страна с многомиллионным населением, чьи боевые потери не идут в сравнение (даже не в процентом отношении, а в абсолютных цифрах) с потерями хотя бы Англии или Франции? Страна, на которую не упала ни одна бомба? Страна, получившая, под флагом сначала немецкой, а потом коммунистической, угрозы, такое оружие, о котором при иных обстоятельствах ей не пришлось бы и мечтать?
И не очевиден ли ответ на эти вопросы?
Так чего же мы празднуем 9 мая? День зарождения pax Americana? Именно в этом нас пытаются в очередной раз убедить наши вожди? Вероятно, чтобы забыли мы наконец, и уже окончательно, о тех ребятах, что утверждали завоевания социализма в Африке, о десяти годах афганской кампании, о восемнадцатилетних солдатах-срочниках, брошенных в бойню Первой чеченской войны. Той самой, что наш доблестный тогдашний министр обещал завершить одним батальоном спецназа…
Или в этот день нам в очередной раз хотят напомнить о неизбежности новой войны за величие державы? Той самой, за которую нам всем должно быть обидно. И которой до нас, собственно говоря, нет дела — пока мы ей не потребуемся в качестве пушечного мяса или автоматов по производству танковых двигателей. Тут-то и вспомнит держава об обиде за нее, о вере, царе и отечестве, о бессметрных лозунгах коммунизма для всех или, напротив, только для избранного народа, высшей расы, высшего класса — да мало ли есть критериев, по которым можно отсортировать «своих» от «чужих».
Я не призываю к абстрактному пацифизму — войны всегда были, есть и конца им в ближайшее время не предвидится. Просто окончание любой войны — это не повод для праздника, как не называем мы праздником кончину близкого человека, пусть даже после тяжелой болезни, при которой смерть — избавление от страданий. И вдвойне не повод — окончание ТОЙ войны, оказавшейся последней для миллионов и миллионов участников, войны, вызванной к жизни амбициями людей, стремившихся к мировому господству.
Приятно узнать, что ещё у кого-то есть схожие оценки. Мне тоже как-то никогда не казалось, что СССР победил во второй мировой, но не думал, что ещё кто-то разделяет эту точку зрения. Подписываюсь практически под каждым словом, но есть несколько… не замечаний, а так, размышлений:
1. Насчёт США и их победы. Во внутренней политике этой страны есть два противоборствующих течения, одно из которых требует вмешательства в дела других стран (интервенционизм), второе — ограничиться внутренними делами (изоляционизм). Вторая мировая принесла победу доктрине интервенционизма, но совсем не факт, что Соединённым Штатам. То, что получилось после войны, это уже совсем другая страна, и нельзя судить, выиграли ли они на этом, или потеряли.
2. «Ибо опыт войны внушил им страх. …22 июня показало, что нападение на Советский Союз возможно. И пусть шансы на победу у противника близки к нулю, и даже сколько-нибудь поколебать режим вряд ли получится… » — существует мнение, что страх этот был более чем обоснован, и шансы Германии были отличны от нуля. Не знаю, на сколько это мнение обоснованно, но факт быстрого продвижения немецких войск в начале войны можно объяснить нежеланием большей части войск и местного населения защищать большевистскую власть. Ну вот были они от неё не в восторге, и пока не поняли, что меняют шило на мыло… И вроде бы Гитлеру предлагали объявить себя освободителем от коммунистического гнёта и лояльно (по крайней мере, на первых порах) относится к населению, но он не захотел. Плюс ещё национальный вопрос…
3. Один из немногих законов (пусть будет закономерность, так точнее), который все-таки имеется в истории — любая империя или расширяется, или умирает. Исходя из этого, мне кажется, подготовка к войне со стороны Союза имела весьма опосредованное отношение к экспорту революции и социалистических идей, скорее она была нацелена на приращение территории. Для начала — восстановление в границах Российской империи — Польша, Финляндия…
2 os7ap
Да ничего оригинального я здесь не сказал — просто свёл воедино оценки всех здравомыслящих людей. И я рад, что их число увеличлось ещё на одного.
А вообще на эту тему «без гнева и пристрастия» смогут писать многие века спустя. Поколение на одно старше меня — воевало в последней (надеюсь) мировой войне. Поколение на одно перед ними — успело повоевать и в Германьской. Как и предки тех немцев и итальянцев, с кем мне довелось работать. И вовсе не по кабинетам, а по тундрам и волнам морским…
По поводу пункта первого.
ИМХО, именно «победа» во Второй мировой переломила в сторону экспансионизма. Примазавшись к чужой славе, как Фурманов, возомнили себя вершителями судеб.
Но вообще это совсем отдельная история.
Пункт 2. Тоже заслуживает отдельного разговора.
Логичных результатов логичной войны было два: а) ограниченный территориальный захват — но тогда следовало ждать реванша через несколько лет и первых десятилетий, это мы со времён Столбовского мира знаем; б) война не со страной, и тем более не с народом — а с режимом. Но для этого фюрер германской нации должен был превратиться в вождя величайшего советско-немецкого народа.
Пункт 3. Согласен. Тут просто вопрос — под какими лозунгами она расширяется: Pax romana, Поднебесная империя или Всемирное государство рабочих и крестьян. Ну и дело техники: первые две модели ещё могли стабилизироваться на несколько веков, последней не хватило и на столетие.
И ещё раз спасибо за комментарии. Надеюсь, не последние.
Ещё пару слов по пунктам:
1. Да, но неизвестно, выиграли ли Штаты от этого перелома, и так ли уж сладка роль мирового жандарма.
2. Есть интересная вещь по этому поводу: Ф.Дик. «Человек в высоком замке». Мир после победы германо-японской коалиции во второй мировой. Скажем так, лозунги, с которыми могла воевать Германия, это одно, а как организовывать жизнь на завоеванных, допустим, территориях — это уже совсем другое. Вообще, как показывает практика, идеальное завоевание, которое практически сводит на нет идею реванша — минимальные изменения во внутренней структуре завоеванного общества. «Мы старого не рушим, нового не вводим» (пример — Великое княжество Литовское). Меняется только самая верхушка власти. И это одна из причин, почему Всемирное государство рабочих и крестьян оказалось таким нестойким.(п.3)
А вообще, история, конечно, не знает сослагательного наклонения, но историки-то знают :)
2 os7ap
1. Пока им нравится. Что будет потом — так это же потом будет…
2. Есть ещё повесть (или роман?) Лазарчука — «Чужое небо». Посвящено той же крамольной теме.
А с Великим княжеством Литовским вообще отдельная и интересная история. Оно ведь не столько завоеваниями было создано, сколько браками. Князь Гедиминас ведь никакого Киева не брал. А главная его заслуга — понарожал бессчетно сыновей. Которые женились на вдовах и дочках князей, гибших в пограничных войнах. В итоге на Руси Гедиминовичей образовалось больше, чем Рюриковичей :)
И княжество Литовское называлось Русью Литовской с не меньшим основанием, чем Русь Московская.
«Для начала определимся. Все, написанное Суворовым — это не исторические иссследования.»
ИссCледования лишняя с — уберите.