Алексей Федорчук
Повод для сочинения предлагаемой пары очерков был прост: благодаря любезности Андрея Кроткова в мои руки попал сборник под названием «Художественный перевод и сравнительное литературоведение. VII». По ряду причин он произвёл на меня очень большое впечатление. Ибо про сравнительное литературоведение в нём говорится очень мало. А вот переводов стихов, причём очень художественных — весьма много. И поначалу я хотел написать просто короткую заметку с перечислением имён ряда малоизвестных у нас поэтов. А также имён тех, про которых мало кому известно, что они были поэтами. Однако заметка разрослась в два очерка, первый из которых — на этой странице.
Сначала о самом сборнике. Издан он в текущем году. Так что, не смотря на «огромадный» тираж (500 экз.), вероятность найти его в продаже — не совсем нулевая. В связи с чем приводу его полные библиографические данные:
Художественный перевод и сравнительное литератураведение. VII: сборник научных трудов. Коллектив авторов. Отв. ред. Д.Н.Жаткин. М.: ФЛИНТА: Наука, 2017. 472 с.
ISBN 978-5-9765-3408-7 (ФЛИНТА)
ISBN 978-5-02-039384-4 (Наука)
Обложка выглядит так:
А под ней — две части:
- первая, озаглавленная Статьи — собственно сборник научных трудов, посвящённых теории художественного перевода;
- вторая же: именуемая Публикации — результат приложения её к практике.
Обращаю внимание читателя, что вся первая часть занимает чуть больше одной пятой всего объёма книги (с. 103–111), всё остальное (с. 112–470) приходится на публикации переводов разноязычных, первую очередь англоязычных, поэтов. Так что «научность» названия книги не должно смущать читателя, ценящего хороший стих, но равнодушного к специальным литературоведченским исследованиям. Тем более, что реально их не так много и в первой части. Ибо изрядная её доля (с. 8–39) приходится на статью Ганны Дика «Как впервые прозвучал Роберт Бернс на украинском языке». В которой, в свою очередь, более половины объёма занимают переводы «Джона Ячменное Зерно» поименованного автора, на указанный в заголовке язык. Что, согласитесь, ближе к чистой поэзии, нежели к литературоведческому исследованию.
Больше по певрой части мне сказать нечего, поскольку ни разу не литературовед. А вот про чать вторую могу кое-что поведать — опять же не будучи поэтом от слова вообще, с позиций чисто чукчи-читателя. В ней можно найти переводы английских, французских и некоторых иных поэтов разной степени известности. Об одних из них, вроде двух Томасов, Мура и Гуда, я раньше никогда не слышал. Про других — знал, что писали они и стихи тоже. Как Теофиль Готье, счинивший не только про капитана Фракасса, мумию и путевые заметки о России, но и «Эмали и камеи».
Но, например, там есть и «Избранные стихотворения» Киплинга в переводах Сергея Александровского. Которые в очередной раз заставили меня задуматься о тяжёлой судьбе переводчика стихов известных поэтов. Особенно тех стихов, которые уже переводились, подчас неоднократно. В данном случае поводом послужило стихотворение про гиен, заврешающееся, в версии Сергея, словами:
И бескровный, мёртвый солдасткий лик
Явится вновь — лишь на миг…
Из могилы разрытой содлат возник
Для Господа — и для них,Тварям, чьим душам неведом стыд…
Но злобы в их душах несть —
Лишь человек мертвецов хулит,
Убитых пятная честь.
Так исторически склалось, что с творчеством Киплинга я познакомился очень давно — в перводах Констатина Симонова. И, хотя потом попадались и другие, подчас пересекающиеся, именно его переводы запали в память. Более того, они создали у меня иллюзию, что я люблю стихи Киплинга. Хотя многие годы спустя, когда я рискнул почитать Киплинга в оригинале — неожиданно обнаружил, не смотря на скверное знание английского, что никакого такого Киплинга я никогда не читал. А читал только его вольное преложение коллегой по воспеванию империализма. Тем не менее, когда мне по тому или другому поводу вспоминались стихи Киплинга — я вспоминал их именно в симоновских переводах. В которых аналог приведённых выше строк из «Гиен» звучит так:
Вот он и вышел на свет, солдат, —
Ни друзей, никого.
Одни гиеньи глаза глядят
В пустые зрачки его.Гиены и трусов, и храбрецов
Жуют без лишних затей,
Но они не пятнают имен мертвецов:
Это — дело людей.
По причине отмеченного ранее скверного знания английского оценивать близость любой из приведённых версий не могу. Не буду и сравнивать художественные их достоинства, ибо для любых стихов полагаю это бессмысленным. На мой взгляд, в отношении поэзии, что в переводах, что на языке оригинала, существует один критерий: нравится — или не нравится. Если более расширенно — задевает это что-то в тебе, или оставляет равнодушным.
Но сейчас речь о другом: версии Симонова и Александровского воспринимаются просто как совершенно разные стихотворения. Хотя в данном случае различия как раз не очень велики. Есть такие переводы некоторых стихов Киплинга, что, не зная этого a priory, ни за что не догадаешься об их авторстве. Именно так получилось у меня после первой попытки прочтения оригинала того, что в переводе Симонова начинается словами:
Серые глаза — рассвет,
Пароходная сирена,
Дождь, разлука, тусклый след
За кормой бегущей пены.
После чего я попробовал поглядеть, как же этот стих переводили более иные переводчики — и тут-то и обнаружил, что никогда не догадался бы, что все они переводили вроде как один и тот же оригинал…
Ещё раз повторяю — всё сказанное не имеет ни малейшего отношения к другому известному поэтическому произведению, «Что такое хорошо, и что такое плохо». А представляет собой констатацию факта: те, кто с юности читал какие-то определённые переводы, практически не способны воспринять переводы более новые. Даже если старые переводы были коряво-кривословны и далеки от реалий, чего среди старых переводчиков Киплинга тоже имело место быть.
Получается, что переводчик работает «для грядущих поколений»: не для нынешних читателей, старых хрычей, которые всё равно будут дочитывать осиленное в юности, а для тех, кто придёт им на смену. И захочет читать что-то более соответствующее эпохе. Да и просто изложенное более современным языком. Что само по себе было бы неплохо. Одна беда: приходящая смена читает всё больше посты в соцсетях, и комменты к ним. И от этого немного грустно.
Далее, моё внимание привлекла подборка Татьяны Берфорд «Из западноевропейской лирики». Это переводы с разных языков, от английского с французским до испанского и итальянского, и поэтов тоже очень разных — вполне известных (Гарсиа Лорка), не очень известных (почти все остальные), а самое интересное — тех, про которых не очень известно, что они были поэтами. Конечно, про Миклянджело Буанаротти можно было бы догадаться — в его времена стихами грешили все, кроме совсем уж лениво-косноязычных. А вот что Анатоль Франс стихами баловался — для меня оказалось неожиданным.
Наконец, последнее по теме данного очерка — «Наихудший-В-Мире-Поэт» в переводе Андрея Кроткова и с его же вступительной заметкой. В которой он описывает жизненный и творческий путь некоего Уильяма Топаза Макгонаголла, о котором нынче мало кто слышал. Но которого современники удостоили уникального титула World’s Worst Poet. Славный он был малый (цитирую Андрея):
…сочинял благодарственные послания-прославления добродетельным согражданам по случаю юбилеев, стихотворные некрологи на кончины… поучал, отвращал от греха, проповедовал достойный образ жизни, наконец, дал первые образцы стихотворной рекламы.
Вот только делал он это, не обладая не только крохами поэтического таланта, но и нимало не владея «ремесленной» стороной стихосложения. И потому его
нелепые вирши подкупают странной для взрослого человека искренней простотой на грани глуповатой непосредственности.
А непосредственность Макгонаголла действительно впечатляла. Так, однажды на вопрос «Что вы думаете о Бёрнсе?» он ответил: «У него тоже есть неплохие стихи».
Особенности творчества Макгонаголла, казалось бы, создают почти непреодолимые трудности при переводе — куда большие, чем при переводе его коллеги Бёрнса: нужно, по словам Андрея, «сделать так плохо, чтобы получилось почти хорошо». Но Андрею это удалось блестяще. Подтверждение чему читатель может найти в соответствующем разделе рассматриваемого сборника. А получить представление о творчестве Макгонаголла можно в подборке отдельных его стихов.
Однако самыми для меня интересными в рассматриваемом сборнике были «Избранные стихи» Роберта Уильяма Сервиса. Именно ради них я набрался наглости выцыганть у Андрея Кроткова один из его авторских экземпляров, хотя прекрасно представлял, сколько их всего могло достаться на его долю при указанном выше тираже и изобилии авторов счтатей и переводов. Однако наглость моя базировалась на том, что именно в его переводах я впервые ознакомился с творчеством этого воистину «интернационального» поэта. Которому и посвящается следующий очерк.
Es lebe die große Konjunktur — как говорят наши партайгеноссе по разуму.
То бишь — да здравствует великая конъюнктура. А шо делать?!!
Кста, рамштайны-сабатоны вполне себе душевные тексты выдают,
не Киплинг, конечно, но вполне себе ас Пушкин.
И сдаётся мне, джентльмены, что если мы все подряд не сдохнем в ближайшие годы
одномоментно и неестественным путём, то лет через двадцать хорошие стиши будут таки востребованны и именно из конъюнктурных соображений —
поскольку оные вельми способствуют росту культуры производства.
Как бы это не выглядело потешно на первый взгляд :)
Бодрые солдатские песни — они завсегда поднимают дух…