Алексей Федорчук
Не в обиду моим читателям рискну предположить, что большинству из них имя, вынесенное в заглавие материала, ни о чём не говорит. И ничего зазорного в этом нет. До недавнего времени о царе Фарзое мало чего могли сказать и специалисты по античной истории Северного Причерноморья с тамошними скифами и сарматами, их закадычными врагами и злейшими друзьями, предками и потомками.
Общее вступление
О Фарзое долгое время не было известно ничего, кроме имени. Ну и титула, конечно — царь он был, однако. Или, точнее, базилевс. Только вот неизвестно было, не только когда он царствовал, но даже и базилевсом над кем был. Разве что монеты для него чеканили в Ольвии, по отношению к которой он выступал главным архонтом, то есть верховным магистратом этого полиса. Теоретически, как и любой полисный магистрат, выборным, а практически, а практически… да кто ж его знает?
Однако за последние полвека (в масштабах истории — не срок) накопилось достаточно фактов о времени жизни и местах деятельности Фарзоя, что даёт основание для гипотез о его происхождении. А далее логика позволяет предположить, что он был одной из ключевых фигур у истоков событий, предопределивших на века дальшнейшую историю Восточной Европы. Особенно той её части, что ныне населена славянами.
Так что написать о Фарзое есть все основания. Тем более что в его личности персонифицируется соприкосновение Запада и Востока, некогда имевшее место быть, вопреки Редьярду нашему, Киплингу. Ну а для меня лично это область пересечения циклов, которые я с достаточной степенью условности назвал Турано-Иранским и Варяго-Руским.
Сразу предупреждаю — никаких открытий и тем более откровений далее не последует. А будет лишь рассказ о тех фактах и их трактовках, которые были, соответственно, накоплены и высказаны историками и археологами — специалистами по античному времени Северного Причерноморья и сопредельных стран. Имена этих специалистов и ссылки на их работы будут всплывать по мере обращения к их результатам.
Единственно, что здесь будет позволено — личное отношение к историческим событиям и их участникам. Что поделать, этого не избежал даже объективнейший из римлян, Корнелий Тацит, обещавший писать «sine ira et studio». Ну а мне это тем более простительно, ибо я не пишу историю, а рассказываю истории о ней.
Роман
Личность Фарзоя привлекает в последние 20–30 лет внимание в широких массах узких кругов специалистов по антике Северного Причерноморья — и из следующей, исторической, части станет ясно, почему. Однако ещё до прояснения его весьма тёмной сущности Фарзой стал персонажем литературного произведения. Это — исторические романы «Великая Скифия», «Восстание на Боспоре» и «Митридат», объединяемые в трилогию «У Понта Эвксинского», в качестве титульного автора которой выступает Виталий Максимович Полупуднев. И которая дальше будет имноваться просто Трилогией.
Первые два романа Трилогии были изданы один за другим, в 1955 и 1956 годах, соответственно. Третий же — существенно позже, где-то в начале 70-х: самое раннее издание, которое мне довелось видеть, на титуле было датировано 1978 годом. Давайте запомним эти даты — они потребуются в дальнейшем.
Поскольку и сами романы, и их автор ныне забыты прочно (и незаслуженно), хотя неоднократно переиздавались в пост-совесткое время, позволю себе вкратце пересказать их содержание. Впрочем, тому есть и другой резон, который скоро станет понятным.
Все три книги Трилогии сюжетно самостоятельны, но связаны единством места, каковым выступает Крымский полуостров и прилегающая Тамань, и времени — описанные в них события происходили в основном между 114 и 107 гг. до н.э.
В первом романе описана война скифов сначала с Херсонесом, а затем — с призванными им на помощь войсками Митридата VI Евпатора, царя Понтийского, под командованием полководца Диофанта. Завершившаяся, в полном соответствие с историей, разгромом Позднескифского царства и взятием его столицы Неаполя Скифского. Основные события романа разворачиваются в Степной Крыму, городе Херсонесе и его окрестностях.
Действие второй книги переносится на территорию Боспорсткого царства. Сюжет его вращается вокруг последних дней правления Спартокидов, завершившихся отречением царя Перисада V в пользу Матридата и последовавшим за тем так называемым «восстанием» Савмака. Каковое в романе трактуется, казалось бы, в марсксистких традициях, как проявление классовой борьбы античного пролетариата против эксплуататоров — рабовладельцев.
Однако, если читать роман внимательно, можно заметить, что основная антитеза его — не классовая, а этническая: «местные», скифы, противостоят греческим «понаехалам» и их фракийским наёмникам — таким же «понаехавшим». Впрочем, и к классовому, и к национальному вопросу я ещё вернусь. Ибо тот же «этнический» конфликт скифы vs греки сквозной линией проходит и через первую книгу Трилогии, сюжет которой внеклассов, как «огнедышащий дракон», по своей сути сюжета.
Боспор является центром притяжения сюжета и третьей книги, начинащегося в столице Боспорского царства, городе Пантикапее. Однако географический охват третьего романа шире: действие переносится то в Малую Азию времён Третьей Митридатовой войны, то на Черноморское побережье Кавказа, вдоль которого Митридат, разбитый римлянами Помпея, пробирается на Боспор, то в Степной Крым, где он тщетно ищет союзников среди скифов. Финал романа опять же происходит в столице Боспора, Пантикапее, где Митридат гибнет, осаждённый собственным сыном, Фарнаком.
В Трилогии фигурирует огромное количество персонажей, изрядная часть которых — лица исторические в том смысле, что их имена фигурируют в источниках, которые принято называть историческими. То есть в сочинениях древних авторов, эпиграфических памятниках, монетных легендах. О некоторых из этих личностей сохранились довольно подробные (с учётом времени и региона) сведения — например, о Митридате Евпаторе. Правда, в них не всегда можно отличить факты от легенд — но это можно сказать практически о любом персонаже истории Древнего Мира.
Однако о большинстве действующих в Трилогии лиц сохранились лишь имена, «занимаемые должности» и факт участия в описываемых событиях. Например, про Диофанта известно только то, что он был стратегом Митридата и полководцем его армии во время войны со скифами. В которой его противниками были цари Скифского царства, Скилур и Палак. Или, возможно, только последний — часто предполагается, что Скилур ко времени военных действий уже умер. Про царя Боспора Перисада V, кроме его должности, известно, что, не имея наследника, он завещал своё царство Митридату, и, по косвенным данным, признал свой вассалитет по отношению к последнему при жизни. Почему и был свергнут и убит Савмаком в результате «восстания». О Савмаке же можно сказать только то, что, судя по имени, он был представителем «коренного населения», то есть ираноязычных скифов.
Вне зависимости от полноты сведений о своих героях, автор Трилогии очень искуссно вплетает их в свой сюжет. Разумеется, домысливая недостающее — но практически не допуская прямой отсебятины, идущей взарез с историческими источниками. Его герои живут, сражаются и погибают тогда и так, как до нас донесли последние. Если, конечно, донесли — в противном случае судьба их определяется логикой сюжета.
Последнее касается, разумеется, и персонажей не исторических, то есть, попросту, вымышленных. Однако в Трилогии их не так много, и, за буквально единичными исключениями, они не относятся к числу главных действующих лиц. Хотя роль их может быть значительной с точки зрения детализации сюжета, но определяется он целиком тремя событиями, которые считаются установленными. И которыми, повторюсь, были:
- война понтийского «экспедиционного корпуса» под командованием Диофанта со скифами Скифского царства, потерпевшими в этой борьбе фетяску;
- свержение Перисада, воцарение на Боспоре Савмака и разгром его тем же Диофантом, азвершившийся пленением «путчиста» (или «вождя народного восстания») и отправкой его в Понт; о дальнейшей судьбе Савмака молчат исторические источники — и ни слова не говорит автор Трилогии;
- бегство Митридата Евпатора, разгромленного Помпеем в III Митридатовой войне, на Боспор, мятеж его сына Фарнака, поражение Митридата и его смерть (красочно описанная во многих литератуцрных произведениях, так что останавливаться на ней я не буду).
Вообще Трилогия отличается удивительной исторической достоверностью, как это обычно называют. И это касается не только событий, и не столько их — не так уж словно вписать сюжет в историю, не нарушая исторических фактов, если таковых всего три. А в первую очередь реалий эпохи и региона (то есть I в. до н.э. в Северном Причерноморье) — одежды, оружия, образа жизни. Иными словами, всего того, что создаёт для читателя «эффект присутствия». В первую очередь это касается скифов, вокруг которых в художественной литературе до сих пор наворочено не меньше нелепиц, чем вокруг «викингов». До сих пор Трилогию можно рассматривать как введение в историческую скифологию. Конечно, прошедшие более чем полвека с её публикации археология на стояла на месте, и сейчас картину скифской жизни можно было бы дополнить. Но — не изменить: в Трилогии нет ни слова, противоречащего современному уровню знаний о скифах в бытовом, так сказать, плане.
В связи со сказанным о подкованности автора по части античной истории Причерноморья возникает вопрос — а кто же автор?
Автор?
Вопрос этот кажется излишним, ибо в выходных данных каждого тома Трилогии явным образом указано, что автором её является Полупуднев Виталий Максимович. Однако ни в одной из них (ни в старых изданиях, ни в современных перепечатках) о его личности не сказано ни слова. Безуспешной будет и попытка отыскать какие-либо другие его сочинения (о единственном исключении я скажу позже).
Но разве фамилию Полупуднева надо искать обязательно среди писателей? Ведь высокий исторический уровень Трилогии (достигнутый позднее только в «Жестоком веке» Исая Калашникова) наводит на мысль, что автор мог быть не записным литератором, а профессиональным историком-античником. Однако ни в одном библиографическом указателе по теме фамилии Полупуднева не найти.
Разумеется, в наши дни существует палочка-выручалочка — Википедия, которая всё про всех знает. И действительно, в ней статья о Полупудневе отыскивается без труда. Однако содержащиеся в ней сведения вызывают больше вопросов, нежели дают ответов.
Начать с неопределённости в датах: в качестве года рождения указан 1909, а годом смерти указан 1982 со знаком вопроса и ссылкой на Российский Государственный архив литературы и искусства (РГАЛИ), к которому я ещё вернусь. В котором действительно обнаруживается «дело» человека с такими ФИО, 1909 года рождения. Есть там и дата 24 февраля 1982 — однако это не дата смерти, а крайняя дата хранения его материалов в архиве.
Далее, в статье изх Википедии приведены аж две фотографии Полупуднева, и даже датированные. Одна из них — 1956 года:
А вторая — 1979 года:
Обе фотографии — не лучшего качества, но вызывают сомнения: а одно ли лицо на них изображено? Даже с учётом более чем двадцатилетней разницы в возрасте.
И наконец, в статье нет ни малейших биографических данных о Полупудневе. Содержание её — краткий пересказ Трилогии. А также загадочное указание на то, что его перу принадлежит фантастический рассказ «Чудо в Ссыльносибирске» (номер единицы хранения 1068), отрецензированный некими граждами (фамилии их для нас не важны), и ими же отколнённый. Поскольку в качестве крайних дат указаны 1963–1964, можно предполагать, что соответствующий материал ныне не существует.
Зато здесь же можно видеть, что первые две части Трилогии выступают в качестве всего-навсего дилогии, и под разными именами («За Великую Скифию» и «Савмак»). А в числе рецензентов обнаруживается Александр Петрович Каждан — выдающийся советский (а в дальнейшем американский) византиевист, а также несколько известных (даже мне) литературоведов — Рашель Зиновьевна Миллер-Будницкая, Георгий Петрович Шторм, Евгения Фёдоровна Книпович.
Тем не менее, по совокупности улик Полупуднев выглядит как некто «секретный и фигуры не имеющий». Это с одной стороны. Со стороны же другой…
… с давних пор в народе, по настоящему интересующемся историей, ходит легенда о том, что на самом деле Трилогия была написана Сергеем Александровичем Жебелёвым — русским, а затем советским историком-античником, специалистом именно по истории Северного Причерноморья. Автор этих строк услышал эту версию более полувека назад от старушки-билиотекарши «с раньшего времени» в одной из библиотек славного гороа Ташкента. Той самой, где он впервые прочитал первые два тома Трилогии.
Ныне эта версия преподносится как непреложный факт на ряде сетевых ресурсов. Какой из них является первоисточником, мне докопаться не удалось, поэтому ссылок не даю: любознательный читатель может выбрать любой из выдачи по запросу желебев полупуднев
— содержимое их идентично. И сводится к утверждению:
В.М. Полупуднев — это псевдоним Сергея Александровича Жебелева (1867–1941), советского историка и специалиста в области античной истории, эпиграфики и классической филологии, академика АН СССР.
Так что нужно кратко остановиться на возможном носителе псевдонима автора Трилогии.
Жебелёв и его Савмак
С получением информации о Жебелёве ни малейшей напряжонки нет (в отличие от Полупуднева). Уроженец «Северной Пальмиры», он в 1890 году закончил историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета, где был учеником Фёдора Фёдоровича Соколова (1841–1909) — создателя отечественной школы эпиграфистов-античников (и вообще отца русской эпиграфики). В 1898 году защитил магистерскую диссертацию, в 1903 году — докторскую. С 1904 по 1927 год был профессором кафедры греческой филологии в родном Санкт-Ленинбургском университете, 7 мая 1927 года был избран действительным членом АН СССР, то есть просто академиком, без дополнительных определений.
Ну а дальнейшая научная карьера Жебелёва исчерпывающе описана известным историком-античником Эдуардом Давидовичем Фроловым в статье Традиции классицизма и петербургское антиковедение из сборника «Проблемы истории, филологии, культуры. Вып. 8». Москва-Магнитогорск, 2000, с. 61—83:
Наоборот, не пожелавший оставить родину С. А. Жебелев в конце 20-х годов подвергся настоящей травле. Как неподходящий социальный элемент он был удален из университета, а затем и вовсе был причислен к группе, обозначенной как «классовый враг на историческом фронте». В конце концов, под сильным внешним давлением, Жебелев должен был пойти на унизительный духовный компромисс с новой властью и идеологией: в 1932 г. этот старейший в Советской России историк и филолог-классик, до того непрерывно отстаивавший чистоту академических традиций, выступил со статьей, посвященной…
…вопросу, имеющему непосредственное отношение к нашей теме. И потому о ней будет сказано чуть позже. А пока завершим биографию Жебелёва. Последним местом его работы была Государственная Академия истории материальной культуры (ГАИМК), позднее переименованная в Институт истории материальной культуры АН СССР, где занимался историей и археологией античности Северного Причерноморья. После начала Войны остался в блокадном Ленинграде в качестве руководителя не эвакуированных учреждений АН СССР. Умер от истощения 28 декабря 1941 года, похоронен на Литераторских мостках. Памятником ему стали «Жебелёвские чтения», проводимые ежегодно, начиная с 1997 года, историческим факультетом СПбГУ и Центром антиковедения СПбГУ (соответствующий сайт в настоящее время, к сожалению, недоступен).
Жебелёв является автором множества работ по различным вопросам античной истории и филилогии. Изрядная часть которых была издана посмертно в сборнике «Северное Причерноморье: Исследования и статьи по истории Северного Причерноморья античной эпохи». Однако наиболее известной оказались две его статьи: краткая — «Первое революционное восстание на территории СССР (историческая справка)» (Сообщения ГАИМК, 1932, № 9—10, с. 35—37), и более развёрнутая — «Последний Перисад и скифское восстание на Боспоре» (Изв. ГАИМК, вып. 70). Л., 1933). Последняя была перепечатана в Вестнике Древней Истории (1938, № 3, с. 43—71), а также включена в упомянутый выше посмертный сборник. В этих работах, по словам Фролова,
…старейший в Советской России историк и филолог-классик, до того непрерывно отстаивавший чистоту академических традиций … выдвинул достаточно искусственную гипотезу о том, что руководитель выступления скифов против боспорского царя Перисада Савмак был рабом, а само это выступление явилось мощным движением рабов-скифов, подвергавшихся эксплуатации в Боспорском царстве.
Эта гипотеза была популярной в советской исторической науке следующие 20 лет, вплоть до начала 60-х, когда постепенно произошёл возврат к традиционной точке зрения на выступление Савмака как на дворцовый переворот или греко-скифский межэтнический конфликт. Да и ранее она отнюдь не доминировала в профессиональных кругах, хотя и была прописана во всех учебниках истории Древнего Мира для вузов. Уж больно шаткой бюыла база: трактовка одного-единственного греческого слова не традиционно, как воспитанника, а как домашнего раба.
Однако тонкости древнегреческой филологии нас сейчас не интересуют. С позиций выяснения авторства Трилогии важнее, что результат, по выражению Фролова, «вынужденной мимикрии» Жебелёва перекликается с трактовкой выступления Савмака во втором томе Трилогии.
Однако — не совсем. В работах Жебелёва Савмак представлен как «истинный вождь античного пролетариата», как бы наш аналог Спартака, с которого, похоже, и был скалькирован. Был ли таковым его прототип — другой вопрос, о котором я расскажу в одной из интермедий к этой серии очерков.
Сейчас же важно, что «романический образ» Савмака в Трилогии существенно иной. Там это скифский мальчик, подданный Боспорского царства, поступающий в армию царя Перисада и весьма исправно несущий службу. А основной конфликт разворачивается между «национальными», то есть скифскими, частями этой армии, и фракийскими наёмниками — своего рода «королевскими мушкетёрами» боспорских царей Спартокидов, династии, судя по именослову, изначально фракийского происхождения. Рабский статус Савмака в известной мере оказывается случайным следствием этого межэтнического конфликта.
Конфликт этот захватил также и граждан боспорских полисов греческого происхождения — для скифов столь же чужих, как и фракийцы. Характерно, что в романе на стороне греков выступают также коренные жители азиатской стороны Боспора, обычно называемые меотами и синдами. Этническую принадлежность которых достоверно определить невозможно, но чаще всего их считают народами адыгского круга. То есть для скифов — таких же чужаков, как и греки с фракийцами. При этом в первой книге Трилогии выясняется, что скифы прекрасно, насколько это возможно для воинственных кочевых народов, ладят с соплеменными сарматами — роксоланами и агарами.
Тем не менее, противоречение в трактовке выступления Савмака в работах Жебелёва и в Трилогии отнюдь не перечёркивает возможности того, что первый был автором второй. Конечно, если признать, что «мимикрия» Жебелёва была действительно вынужденной (а не верить этому у нас сейчас нет ни малейших — и не такие случаи знаем). И тогда вполне можно допустить, что он действительно попытался выразить в беллетристике, написанной «в стол», свои истинные взгляды.
Имя и псевдо-имя
Сложнее разрешить другой вопрос — почему Трилогия, возможно, написанная Сергеем Александровичем Жебелёвым, умершим в 1941 году, пятнадцать лет спустя была опубликована под именем Виталия Максимовича Полупуднева. И за его же авторством продолжена ещё через 20 лет. В том, что научные работники публикуют свои литературные произведения под более иными именами, нежели те, которыми они подписывают свои специальные статьи и монографии, нет ничего странного — достаточно вспомнить историка Игоря Всеволодовича Можейко и писателя фантаста, ставшего известным как Кирилл Булычов, прославившегося как Кир. Булычов и под именем Кира Булычова вошедшего в число классиков отечественной фантастики. И причины к тому бывают очень разные. А в рассматриваемом случае любая из них усугублялась «текущим моментом».
Однако, насколько я знаю, не сохранилось никаких свидетельство того, что Жебелёв при жизни пользовался какими-то пседовнимами для чего бы то ни было. А после смерти… Кто-то ведь должен был отнести рукопись в издательство. И не просто отнести, а выполнить комплекс действий, необходимых при издании любой книги, а именно: ознакомиться с рецензией и учесть замечания рецензентов (а они бывают всегда), заключить авторский договор, снимать вопросы при редподготовке, держать корректуру, подписать «В печать и в свет» сигнальный экземпляр.
Дело это гораздо более хлопотное, нежели сочинение романа, особенно в те годы. И потому логично предположить, что этот «кто-то» был из числа людей, достаточно близких к Жебелёву, например, из его родных (о которых никакой информации я не нашёл). Или, что более вероятно, из числа коллег или учеников, которые заведомо были. И столь же логично допустить, что этот «кто-то» не хотел особо светиться: напоминаю, что первый том Трилогии вышел в 1955 году. А допечатная подготовка большой книги в докомпьютерные времена занимала очень немало времени — год, а то и два. То есть началась она задолго до исторических решений XX съезда и могла быть чреватой последствиями. Из чего вытекает третье предположение, не менее логичное, чем первые два: именно таинственный «кто-то» и выступил под псевдонимом Полупуднева, Виталия Максимовича.
В этом плане интересно споставление первых двух томов Трилогии с заключительным «Митридатом». Который не просто вышел спустя почти 20 лет — его отличия и в композиции, и в стилистике заметны невооружённым глазом. Кроме того, изрядная часть действия третьего романа разворачивается за пределами Тавриды, в Анатолии и на Кавказском побережье, где Жебелёв, насколько известно, никогда не был. И если для Кавказских фрагментов романа, тем не менее, «эффект очевидца», столь явный в первых двух книгах, имеет место быть, то в «малоазийских» он полностью отсутствует. Наконец, в «Митридате» много меньше тех «этнографических» деталей, которые придают такое своеобразие первым двум томам. И потому возникает вопрос: а не принадлежит ли третий том, полностью или частично, перу иного автора? Увы, ответа на него нет.
Кстати говоря, подобная мысль в неявном виде имеет место быть в указанной выше статье из Википедии, где первые два романа объединяются в дилогию, а третий — определяется как её продожение:
«Митридат» — вполне самостоятельное, сюжетно-обособленное произведение.
Возможно, с точки зрения литературоведения это и правильно. Но для объединения всех трёх романов в Трилогию есть один важный для нашей темы резон — «сквозной» герой.
Герой
Как говорили классики,
Среди героев рассказа выделяются один-два главных героя, все остальные рассматриваются как второстепенные.
Однако в Трилогии невозможно отделить одного-двух главных героев от массы второстепенных. Все они, будь персонажами «историческими» или «вымышленными», появляются в ней ко времени участия в событиях, предопределённых историей, странствуют, сражаются — и обычно погибают тогда, когда этого требует история или авторский замысел. Сквозных персонажей в Трилогии почти нет. Конечно, Митридат, по расписанию истории, упоминается во всех трёх книгах. Но время действовать для него настаёт только в книге третьей, носящей его имя.
Однако есть и ещё один персонаж, проходящий через всю Трилогию — скифский князь Фарзой. Первая книга и начинается с того, что он возвращается на родину с Родоса, где приобщался греческой премудрости. Далее он, после долгих приключений, попадает в Неаполь Скифский к царю Палаку, где занимается подготовкой к войне с Херсонесом, а затем участвует во всех сражениях, вплоть до разгрома Диофантом скифских армий. После чего попадает в плен и, отказавшись пойти на службу Митридату, становится рабом и попадает гребцом на понтийском корабле.
Во второй книге Фарзой продолжает ворочать веслом в рабском состоянии, пока его не освобождают таврские пираты, возглавляемые греком Пифодором, некогда служившим у Фарзоя. После чего собирает остатки скифских племён, отказавшихся подчиниться Митридату, и идёт воевать Неаполь Скифский, где в качестве наместников понтийского царя засели два скифских князя-ренегата, Гориопиф и Дуланак. Каждый из которых спал и во сне видел себя единственным царём Скифии, пусть и подчинённым Евпатора.
В результате Фарзою приходится вызвать на бой обоих-двоих сразу — в случае победы над одним второй тут же объявил бы себя царём. Однако всё заканчивается благополучно: Фарзой убивает Гориопифа, своего кровного врага, и ранит Дуланака, который обращается в бегство, вступает в Неаполь и провозглашается царём Скифии при всенародном одобрении.
В третьей книге Фарзой — умудрённый жизнью правитель Скифского царства. Отстояв его независимость от Митридата, он пытается жить с ним в мире. Как, впрочем, и с его врагами, римлянами. Почему и отказывает Митридату в военной помощи против тех.
А ещё через всю Трилогию пунктирной, но яркой линией проходит история любви Фарзоя к Табане, вдове его боевого товарища Борака, вождя агаров, погибшего у стен Херсонеса. Любви, которая кажется ему безнадёжной — сначала из-за верности памяти Борака, потом — от стыда за своё рабское прошлое.
Но потом всё образуется, потому как Табана в глубине души отвечает ему взаимностью, и не сидит сложа руки: приняв управление своим народом, она убеждает его избрать Фарзоя, воинскую доблесть которого они видели, своим вождём. После чего начинает поиски Фарзоя в плену и в сущности организует его освободение пиратами Пифодора. А затем сопровождает Фарзоя в походе на Неаполь. И после вступления в него они благополучно воссоединяются в качестве царя и царицы всех скифов. Будучи женщиной мудрой и к тому же провидицей, Табана в дальнейшем корректирует политический курс Фарзоя, иногда через чур импульсивного и подверженного порывам. И делает это так мягко и незаметно, что Фарзой полагает её решения своими.
Линия Фарзоя и Табаны — единственная незавершённая в Трилогии: можно предполагать, что в отдалённой перспективе они после долгой и счастливой жизни умрут в один день. Так что — никакого гендерного шовинизма: Табана — такой же сквозной персонаж, как и Фарзой. От которого её отличает только одно: она — персонаж вымышленный, тогда как Фарзой — лицо «историческое».
Правда, имени Фарзоя не найти ни у одного автора, нет его и среди эпиграфических памятников: оно в форме «Базилевс Фарзой» (древнегреческими буквами, разумеется) имеется на золотых монетах, которые чеканились в Ольвии примерно в I веке н.э., и несли на себе также портрет царя и его тамгу. В сущности, это и всё, что знали о нашем герое вплоть до 60–70 годов прошлого века. Обычно предполагалось, что Фарзой был царём Позднескифского царства, располагавшегося в Крыму и контролировавшего также Нижнее Поднепровье и Принднестровье, включая Ольвию. Почему она и признавала его своим архонтом и чеканила для него монету.
Так что в Трилогии не содержится ничего, что противоречило бы уровню исторического знания на момент выхода первых двух томов Трилогии. Разве что автор её (кто бы он ни был) сдвинул время деятельности Фарзоя вниз — да и то, неизвестно насколько, потому что датировка его монет тоже была не очень определённой. Ну а заполнить лакуны истории в рамках своего сюжета — святое право исторического романиста. Тем более, что у него это получилось удачно: это — самый колоритный персонаж всей Трилогии.
Видимо, такое впечатление он произвёл не только на меня: как было сказано в начале этой части, имя Фарзоя зачастило на страницах научных статей и монографий, посвящённых антике Северного Причерноморья. И в результате выяснилось, что Фарзой жил не тогда, правил не там, и делал не то. И вообще всё было не так, как в Трилогии. Но, как это иногда бывает в истории, ещё интересней.
Как именно — будет говориться во второй, ретроспективной, части моего Рассказа, ибо первую, романическую, можно считать законченной.